Джанкой – только начало: Украина приступила к "обнулению" ПВО Крыма
ВСУ выпустили 12 ATACMS по боевым вертолётам на аэродроме в Джанкое. Вероятно, этот удар – лишь часть украинского плана относительно Крыма....
Был ли генерал Власов единственным человеком, столь высокого ранга, который по собственной инициативе принял решение служить стороне противника? Безусловно, нет. Если обращаться к предвоенной советской истории, то можно выделить, как минимум, ещё одно лицо, фактическое бегство которого на сторону противника нанесло весьма серьёзный ущерб безопасности СССР. Чтобы точнее разобраться, о ком и о чём в данном случае идёт речь, нужно, скажем так, мысленно перенестись в далёкий 1938 год, на дальневосточные рубежи Советского Союза, где к тому времени уже наметилось ощутимое противостояние между советскими и японскими (манчжурскими) военными подразделениями (в частности, пограничными отрядами).
Итак, речь идёт о комиссаре государственной безопасности III ранга Генрихе Люшкове. Это имя в отечественной истории по определённым причинам вызывает куда меньший масштаб обсуждений, нежели имя всё того же генерала Власова (в том числе и по причине отказа японской стороны рассекречивать архивные данные). А ведь тот ущерб, который высокопоставленный сотрудник НКВД Люшков своим переходом на сторону противника (а Японию в 1938 году и перед началом Хасанских боёв уже можно без каких-либо оговорок называть противником СССР хотя бы на основании внушительного числа провокаций с незаконными пересечениями границы с Советским Союзом) нанёс СССР, был по-настоящему огромным.
Кем же был Генрих Люшков, и что подвигло его на пике расцвета собственной карьеры в НКВД перейти на службу японскому императору перед самым началом Второй Мировой войны?
Краткая биографическая справка.
Генрих Самойлович (Самуилович) Люшков уроженец города Одесса, член РСДРП (б) с 1917 года. С того же года - рядовой одесских подразделений Красной гвардии - добровольных вооружённых отрядов, составленных из казаков, рабочих и крестьян. Через год становится сотрудником ЧК. К середине 1920-х году занимает достаточно высокие посты в отделах ЧК в различных областях Украинской ССР. С 1931 года возглавляет секретный политический отдел ОГПУ УССР. Пользуется достаточно ощутимой благосклонностью со стороны высшего руководства ГПУ-НКВД СССР. Принимает самое активное участие в фабрикации так называемых «политических» дел. Руководит громкими политическим чистками, выявлением «антисоветских элементов» в рядах самого Наркомата внутренних дел на региональном уровне. «На счету» Люшкова – несколько десятков репрессированных офицеров НКВД, многие из которых были расстреляны по обвинениям в стиле «подготовка к покушению на Сталина», «ведение антисоветской пропаганды», «сотрудничество с иностранными разведками».
За свои «особые заслуги» Генрих Люшков получает высшую награду СССР – Орден Ленина, вызывается на личную беседу со Сталиным, после которой (1937 год) назначается полномочным представителем НКВД на Дальнем Востоке в связи с участившимися провокациями со стороны японских вооружённых формирований. Должность полпреда НКВД на тот момент означала фактически неограниченную власть в регионе, чем Генрих Люшков умело пользовался.
Здесь нужно отметить то, что ещё до убытия Люшкова на Дальний Восток его активность по устранению офицеров НКВД и многих достаточно известных политических деятелей СССР, обращала на себя внимание не только с положительной (по тогдашним, естественно, меркам) стороны, но и в качестве подозрительного желания шагнуть, что называется, через головы. Упомянутая активность Люшкова стала объектом критики и подозрений его в том, что он готовит для себя более солидное место в высшем аппарате НКВД. Однако те люди, которые «копали» под Генриха Люшкова, намекая на подозрительную благосклонность к нему другого Генриха – экс-наркома внутренних дел Ягоды, сами попадали в жесточайшую опалу, и в лучшем для них случае оказывались отстранёнными от своих должностей. «Живучесть» и, если так можно выразиться, успешность в НКВД Люшкова была феноменальной, однако «живучесть» на обозначенном «фронте работы» для рассматриваемого человека оказалась вовсе не бесконечной.
Сразу же после того как Люшков убыл на Дальний Восток на него буквально посыпались донесения как от его же коллег, так и от представителей других ведомств. Люшков, по сути, оказался в той горящей клетке, которую долгие годы выстраивал сам, убирая как собственных конкурентов, так и тех, на кого поступала команда «ату» сверху. Первоначально «меч справедливости» опустился на шеи ближайших «соратников» Люшкова, причём излюбленным обвинением в адрес этих людей стало обвинение в троцкизме или недонесении на троцкистов.
Генрих Люшков сообразил, что тучи сгущаются над ним, и что нужно предпринимать энергичные действия по самоспасению. Очевидно, что у Люшкова в этом плане были свои козыри, так как он не только был в курсе важных дел Наркомата внутренних дел, но и находился на положении «До бога – высоко, до царя – далеко» - в той части страны, где «достать» его было достаточно сложно, тем более учитывая его фактически неограниченные полномочия на региональном уровне.
Первый раскат грома для Люшкова прогремел в мае 1938-го, когда он был освобождён от занимаемой должности. При этом всё было обставлено с достаточно густым туманом конспирации, как говорится, «чтоб никто не догадался». Люшкову сообщили, что освобождение от занимаемой должности – не освобождение даже, а всего лишь новый карьерный этап для Генриха Самойловича, и что ему нужно прибыть в Москву, чтобы вступить в новую должность. Тогдашний нарком внутренних дел Ежов, который также занимал по отношению к Люшкову достаточно лояльную позицию, сообщая ему о новом назначении, сделал весьма интересное предостерегающее дополнение к своим словам, спросив у Люшкова: не против ли он такого поворота в своей судьбе? Такие слова навели главного дальневосточного «чекиста» на мысль о готовящемся аресте, так как в тридцатых годах среди начальников было, мягко говоря, не принято интересоваться соображениями подчинённых по поводу их новых назначений. Приказы, как известно, не обсуждаются.
Люшков решил, что пора действовать, начав с того, что подготовил документы для своей семьи на выезд в Европу (по некоторым данным, в Германию) якобы для лечения дочери. Впоследствии Люшков и сам должен был убыть вслед за женой Инной и дочерью (с билетом в один конец). В НКВД планы Люшкова «раскусили» - членов семьи, попытавшихся пересечь границу задержали.
Сразу же после этого комиссар государственной безопасности «скорректировал» свой план, решив использовать близость другой границы для своего бегства, фактически бросив семью.
В ходе инспекции (13 июня 1938 года) советско-японской границы, которая к тому моменту имела внушительную протяжённость на Дальнем Востоке вследствие оккупации Японией северо-восточных провинций Китая и созданием марионеточной подконтрольной «империи» Манчжоу-Го, Генрих Люшков заявил своему сопровождению о том, что он должен пересечь границу один, так как его на той стороне ожидает «наш агент», работающий в Японии. Сопровождению он отдал приказ отойти от границы вглубь территории на несколько сотен метров, чтобы «не вызвать подозрений» у японской стороны. Сопровождающие выполнили приказ Люшкова и стали ожидать его возвращения «после встречи с агентом». Но возвращения не последовало. Нужно обратить внимание на то, что впоследствии начальник заставы, с которой началась «инспекция» границы не смог представить документы о том, что масштабная инспекция была согласована. Отсутствие согласования ему (начальнику заставы) объяснил секретностью операции…
Рабочая версия (версия для прессы) – высокопоставленного сотрудника НКВД похитили японские спецслужбы. Через несколько дней Люшков действительно «всплыл» в Японии, однако при этом выяснилось, что его никто не похищал, и что он сам сдался пограничникам Манчжоу-Го.
По понятным причинам, японцы, в руках которых в конечном итоге оказался Люшков, не поверили «своему счастью», считая, что это очередной план русских внедрить своего человека весьма специфическим образом. Однако экс-чекист всеми силами решил доказать, что он готов верой и правдой служить японскому императору, избрав для себя линию, которую через четыре года изберёт генерал Власов при общении с гитлеровцами. Линия была донельзя простой: Люшков выступил с обличениями так называемого Красного террора, отметив, что в СССР распространяется новая волна репрессий, за которыми стоит лично Сталин, буквально сам ставящий свою «визу» на каждом репрессионном деле. При этом Люшков первоначально не сообщал японской стороне о том, что он самолично был весьма важным механизмом репрессионной машины 30-х, стараясь умолчать о своей роли в устранении известных офицеров и генералов НКВД и Наркомана обороны. Однако признаться Люшкову в своих деяниях на высоких постах в НКВД всё же пришлось, чтобы подчеркнуть свою полную лояльность и информационную прямоту в отношении Токио.
Однако, пытаясь оправдаться перед новыми для себя властями и объяснить причины своего бегства из СССР, Генрих Люшков заявил, что против него готовились аналогичные репрессии якобы в связи с тем, что на подконтрольное ему территории репрессировали существенно меньшее число граждан Союза, нежели в целом по стране. В общем, посыл примерно таков: да – в репрессиях участвовал, но в весьма «скромных» масштабах и естественно только «под давлением» со стороны Иосифа Сталина.
Текст на основе стенограммы допроса Генриха Люшкова в отделе разведки штаба Квантунской армии. Допрос производил полковник Квантунской армии Танака.
Танака:
Расскажите о действиях НКВД на Дальнем Востоке СССР.
Люшков:
За время моей работы в Хабаровске с августа прошлого года и до сих пор (июнь 1938) арестованы за политические преступления 200 тысяч человек, семь тысяч расстреляны - это значительно меньше, чем в среднем по стране. Поэтому в Москве подумали, что я саботажник. Меня стали подозревать.
Показания Люшкова быстро растиражировали японские газеты, которые ещё и в разы увеличили число не только репрессированных на ДВ за последний год, но и число узников специальных лагерей, расположенных на Дальнем Востоке Советского Союза. Если Люшков заявил о 200 тысячах репрессированных, то в ряде японских изданий эту цифру увеличили ни много ни мало в 10 раз, сообщив уже о двух миллионах. Это, кстати, красноречиво свидетельствует о том, откуда впоследствии либеральные историки и так называемые правозащитники стали брать информацию о десятках миллионов политических узников советских лагерей, из которых до освобождения доживали «единицы».
Однако распространялся Люшков не только о «кровожадном сталинском режиме» (идея о котором, по сути, и культивировалась такими товарищами как сам Генрих Самойлович Люшков) и необходимости его непременной ликвидации, но и о военной составляющей СССР на Дальнем Востоке. Он поведал японской стороне о численности советских войск на границе с Манчжурией, о дислокации отдельных подразделений, о видах связи с центральным командованием, раскрыл секретные коды, поведал о строительстве оборонительных сооружений, крепостей и укрепрайонов. Кроме того, в распоряжении Люшкова были данные о расположении военных объектов на территории УССР, где он длительное время служил в ЧК-ГПУ. Эта информация была поистине бесценной как для японцев, так и для фашистской Германии, с которой официальный Токио вскоре полученными от Люшкова сведениями и поделился.
Примечательно, что через полтора месяца после бегства Люшкова на сторону Японии, японская территориальная марионетка Манчжоу-Го находит повод заявить территориальные претензии СССР. По заявлениям властей Манчжоу-Го, советские войска должны уйти из района сопки Заозёрная (Чжангуфэн), так как якобы эта территория не принадлежит Советскому Союзу. Имея в своём распоряжении сведения от беглеца, Япония с помощью «претензий» Манчжоу-Го к СССР намеревалась решить вопрос военными силами достаточно быстро и эффективно, однако сведения не помогли, и японская императорская армия у озера Хасан была разбита частями РККА.
Несмотря на провал Хасанской операции, Люшкову продолжили доверять, назначив его старшим консультантом секретного отдела, избрав направлением работы Советский Союз. Главное, что было доверено Люшкову, - сочинительство пропагандистских материалов, изобличающих «кровавый большевистский режим». Люшков бодро взялся за дело и, по свидетельствам японских сотрудников отдела, в сутки мог выдавать до сорока страниц текста о том, насколько масштабна сталинская тирания в СССР, насколько угнетён советский народ, и насколько упомянутый советский народ желает, чтобы на советскую землю пришли освободители (примечательно, что после перехода на сторону гитлеровцев генерал Власов занимался примерно тем же)… Однако самого Генриха Люшкова не удовлетворяла исключительно пропагандистская роль, и он решил пойти дальше, разработав весьма многогранный план покушения на Сталина (так называемый «Сочинский план»). Историки сходятся во мнении, что план экс-чекиста вполне мог бы привести к задуманным результатам, если бы не своевременное внедрение в переброшенную на советско-турецкую границу группу (так называемая группа СРП – «Союз русских патриотов») советского агента. Покушение провалилось.
На протяжении всей Второй мировой войны Люшков продолжал работать в упомянутом отделе, а так же числился в штате Квантунской армии в качестве советника по военным вопросам.
Свой конец Генрих Люшков встретил в 1945 году после капитуляции Квантунской армии. Японская сторона, понимая, что Люшков – совершенно нежелательная персона, которая находится у неё в руках, решила избавиться от коллаборациониста. По некоторым данным, Люшкову предложили самому пустить себе пулю в висок, а после того как он отказался это сделать, под видом предложения бежать из страны морем (чтобы не попасть в руки офицеров СМЕРШа) сопроводили в порт, где и пристрелили. Человеком, который убил Люшкова, принято считать японского начальника военной миссии в Даляне (Дайрэне) Такэоку и офицера разведки Кадзуо. Сам Такэока преподнёс факт убийства так:
Мы спустились со второго этажа к выходу во двор, я быстро зашёл вперёд и внезапно выстрелил из имевшегося у меня браунинга ему в левую сторону груди.
Офицер японской миссии в Дайрэне Кадзуо:
Во дворе миссии прозвучал выстрел. Выбежав во двор, я увидел лежащего на земле человека в штатском, рядом с которым стояли Такэока и Ивамото. В руке Такэоки был браунинг. Такэока приказал нам отнести труп в заднюю часть двора. Когда мы стали его поднимать, то человек застонал. Такэока приказал мне его задушить, но я отказался делать это. Я взял его пистолет и выстрелом в висок убил этого человека.
Труп Люшкова в спешке кремировали, выдав его за покончившего жизнь самоубийством офицера Квантунской армии (самоубийства офицеров в Квантунской армии в августе 1945 года после поражения в советско-японской войне были обычным явлением).
Как и в случае с генералом Власовым, в отношении беглого чекиста Люшкова некоторыми историками предпринимаются попытки встать на оправдательные позиции. Главный тезис «адвокатов» Люшкова в том, что, мол, тот собирался изобличить сталинский режим, но никак не мог найти для этого повод. Подписывая приказы о расстрелах и ссылках, понимаешь, видел в этом исключительно роль Сталина… Как говорится: не сам, а токмо волею вождя народов…
С большой долей вероятности можно говорить от том, что Люшков никогда сам бы не пошёл по пути «изобличения режима», если бы тучи не сгустились над его головой. По какой именно причине эти тучи сгустились, предположение было высказано, однако это только предположение. Правда, по-прежнему, закрыта грифом «совершенно секретно».
Как и в случае с генералом Власовым, здесь имеет место обычная человеческая трусость, через которую не смогли перешагнуть ни один, ни другой. "Обличители" становились обличителями только тогда, когда их в их судьбах наступали не лучшие дни... Когда их карьера шла в гору, об обличениях большевистского режима почему-то ни Власов, ни Люшков и не помышляли.
Как генерал Власов фактически подставил под репрессии своих родных после своего бегства, так и комиссар безопасности Люшков, дав стрекача в сторону Манчжоу-Го, бросил свою семью. Жену Люшкова расстреляли, дочь отправили в дом-интернат под чужой фамилией, после чего её следы потерялись. Растаптывая судьбы тысяч человек во время ретивой работы в органах безопасности, руководствуясь исключительно карьеристскими намерениями, Генрих Люшков растоптал и судьбы своих близких, как и судьбы многих советских солдат, которые оказались жертвами иностранной агрессии против СССР на Дальнем Востоке.
