На место происшествия мы поехали с командиром дивизии…
По следам было видно: танки шли из леска в направлении поросшей деревьями высоты. Открытая, слегка всхолмленная местность. Сплошные пески с редкой травой, чахлыми соснами и полянами вереска. И вот ловушка. Песчаный след по небольшому склону кончается, и на ровном зеленом пространстве мы видим две черные водяные ямы. Они похожи на две полыньи. Одна образована съехавшим под углом танком, другую, чуть дальше, пробили люди в поисках танка. Вокруг лежат наспех срубленные березки, темнеют следы от костров.
Вода в прорубях ледяная. От солнца многие сотни лет сохраняла ее торфяная подушка, поросшая приветливой травкой, молодыми сосенками и березами. Человека мягкая корка держит вполне. Неопытный глаз даже не заподозрит под этой твердью глубокое заболоченное озеро.
Четыре с лишним часа люди тут, наверху, прилагали отчаянные усилия, чтобы вызволить четырех танкистов, оказавшихся в западне.
На полигоне, где проводились стрельбы из танков по целям, я встретился с майором Владиславом Андреевым, руководившим спасением экипажа, а в конце дня увиделся и с ребятами, на долю которых выпало тяжелейшее испытание: командиром танка Юрием Дружининым, заряжающим Алексеем Феофилактовым, механиком-водителем Сергеем Кузякиным, наводчиком Леонидом Пургиным. Вместе с ними я забрался в танк, стараясь воскресить подробности благополучно разрешившейся драмы.
* * *
Атака началась в 14 часов ровно. Двадцать танков из леска устремились в направлении высоты. В 14 часов 06 минут командир роты капитан Деревягин потерял из поля зрения танк с номером 324.
– Двадцать четвертый!.. Двадцать четвертый!..
Двадцать четвертый не отвечал. Командир развернул танк и через три-четыре минуты увидел зловещую «прорубь». Еще пять минут, и уже все танки по команде Андреева собрались у болота.
Надежда – «может быть, неглубоко» – сразу рассеялась: металлический щуп не достиг дна. Две антенны, соединенные вместе, показали глубину около семи метров. Вдобавок ко всему вода оказалась «слоеной»: метровый пласт торфа, вода, опять горизонт торфа и снова вода, холодная, как подо льдом.
Обнаружить машину оказалось делом нелегким. Березовые жерди едва достигали мягкого дна, не встречая препятствия. Неясно было, как далеко по склону в воде танк скатился…
Секундная стрелка на часах у майора равнодушно бежала по кругу. Что там с людьми? «Никогда в жизни я не был в столь отчаянном положении. Дорого было даже мгновение. Но шли минуты, а мы, несмотря на усилия, даже не нащупали танка».
Наконец антенна уперлась во что-то твердое. В четыре десятка рук лихорадочно стали прорубать над этим местом «окно». Более сложным оказалось проделать ход к танку во втором торфяном горизонте – вода превращалась в грязное месиво. Но вот прошли второй слой. Теперь в колодец надо было нырять. Первым, обвязавшись веревкой, спустился в жижу старшина Владимир Борисенко. Вынырнув, он покачал головой: танка не обнаружил. Сержант Владимир Базылев, нырнувший вторым, был поднят наверх почти без сознания…
Майор Андреев: «Делали все, что могли. Но должен сознаться, я считал, что там, внизу, все уже кончено. Сорок минут – это больше чем много…».
Как раз в этот момент один из радистов судорожно схватился за шлемофон. На монотонный запрос: «Двадцать четвертый, двадцать четвертый…» – радист услышал слабый, но отчетливый голос:
– Я двадцать четвертый. Вас слышу…
Связь не терялась. На вопрос: «Что с вами, как себя чувствуют люди?» – затонувший танк отвечал:
– Все живы. Вода медленно прибывает. В танке свет, работает помпа. Дышать становится трудновато…
* * *
Какими были эти сорок минут у ребят под водой?
Самым опытным в танке был механик-водитель Сергей Кузякин. Он сразу почувствовал: зеленый ровный лужок – ловушка. Но было поздно. Танк клюнул носом, и сразу смотровые щели окутала темнота. Через моторное отделение хлынула в танк вода. Из-за наклона она затопила переднюю часть, и водитель сразу же оказался в воде выше пояса. Все-таки он успел поставить рычаг в нейтральное положение и включить помпу.
В это же время командир танка Юрий Дружинин, полагая, что верх башни находится над болотом, приоткрыл люк, но мгновенно его захлопнул – в машину хлынул поток воды. На шлеме повисли мягкие космы водорослей.
– Ничего, ребята, бывает и хуже, – сказал механик-водитель. Это были первые слова после минутного оцепенения.
Кое-как стянув мокрый до нитки комбинезон и закутавшись в ватник, Сергей попросил закурить. Ему не могли отказать, – механик не попадал зубом на зуб. Но, сделав пару затяжек, Сергей придавил сигарету пальцем к броне, – каждый глоток воздуха надо было беречь.
Все четверо не считали, что сидят глубоко. Поэтому сразу же попытались приподнять пушку в надежде, что ствол послужит трубой для дыхания. Однако пушка не шевельнулась.
Вода прибывала, но медленно, почти незаметно – хорошо работала помпа. Заглушка помпы на поверхности танка была накануне потеряна, и эта потеря сейчас обернулась большой удачей. Затопленные аккумуляторы исправно давали ток. Жужжала помпа, светились три синие лампочки, в порядке была и рация, хотя ответа на позывные не поступало.
Они уже знали: танк ищут. Раза четыре были слышны глухие толчки по броне. Дать знать о себе они могли только по радио. И Юрий Дружинин говорил, говорил: «Я двадцать четвертый… двадцать четвертый…».
Связь наладилась неожиданно. Сначала услышали голос радиста с танка 321, и сразу же стал говорить майор:
– Делаем все, что можем. Держитесь. Скоро будем вытаскивать…
Майор приказал беречь силы – не двигаться без нужды, не говорить, попытаться понемногу стравливать воздух из баллонов для запуска двигателя…
Минут через десять их попросили сказать, по какой части танка придутся удары щупом. Они отвечали: «Это корма. Это башня. Это правая сторона…» Стало ясно: сидят они глубоко и вызволить танк будет непросто. Но они все-таки не знали, сколь драматично их положение. Не знали, что еще более трех часов им предстоит продержаться в стальной скорлупе и только мужество принесет им спасение.
* * *
Майор Андреев: «В первые полчаса мы поняли: своими силами подобраться к крюкам и надеть петлю троса до крайности сложно. Поэтому сразу послали транспортер поднять тревогу, найти и возможно скорее доставить сюда водолаза. Знали, что для этого потребуется время, и потому тут, на месте, сложа руки мы не сидели».
Первым танк обнаружил сержант Базылев. Наверх его подняли без чувств. Очнувшись возле костра, он сказал, что танк сидит глубоко в торфе и, чтобы добраться к крюкам, надо делать расчистку. Как раз в этот момент радист крикнул из люка: «Живы!»
«Эта весть прибавила сил, но возможности наши остались прежними. Мучительно было слышать голос людей, знать, что они тут, рядом, что им грозит гибель, и чувствовать себя бессильным помочь им немедленно».
Ныряли по очереди: рядовые, офицеры, сержанты. Обвязавшись веревкой, для балласта брали в руки тяжелые траки и опускались в жижу. Привезли изолирующие от воды противогазы. Однако эффекта они не дали. Ледяная вода затрудняла дыхание, сводила судорогой руки и ноги. Но попытки добраться к крюкам они не прекращали. Танкисты видели, как ныряльщиков приводили в чувство возле костров. И все-таки каждый считал своим долгом обвязаться веревкой и смахнуть над крюками хотя бы пригоршню торфа. У Владимира Базылева в танке был друг – Сергей Кузякин. Едва очнувшись, Владимир снова и снова бежал к полынье…
Майор Андреев: «Связь с танком не прерывалась. И вести разговор было уже мучительно трудно. Ребята держались молодцами. Но все чаще слышал слова: «Дышать трудно. Сколько еще, товарищ майор?»… Сколько еще? Если бы я знал сколько! Я говорил: «Ребята, надо держаться, надо держаться…».
Танк под водой был уже три часа.
* * *
Чуть ниже рации подъем воды прекратился. «Как видно, щели в моторной части забило торфом, и помпа уносила за борт воды столько же, сколько ее поступало». Все, что было на днище машины, вода подняла кверху. Плавал спичечный коробок с рисунком оленя и призывом «Береги природу!», плавал клочок газеты и комок пакли. Вода была покрыта масляной пленкой и в синем неярком свете зловеще поблескивала.
Пространства в танке между водою и верхом башни осталось столько, что четверо людей, подобрав ноги и прижавшись друг к другу, полностью его заняли.
Воздух… «Появилось чувство, как будто я долго бежал и попал в душную комнату» (Юрий Дружинин). «Совет майора насчет баллонов всех нас обрадовал. Как же мы сразу не догадались? Но как подобраться к баллонам: они затоплены. И там, в передней части, глубина наибольшая».
Спуститься к баллонам взялся наводчик Леонид Пургин. Воздухом из баллонов запускают тяжелый мотор. Давление в них большое. И вряд ли кто пробовал дышать этим воздухом. «Шплинт у винта под нажимом сломался. Я вынырнул, не зная, что предпринять. Перебить провод? Воздух раздавит нас, как котят. Нырнул второй раз и каким-то чудом открутил гайку, соединявшую два трубопровода…»
Вода забулькала. Дышать стало легче, но от прибавки давления появилась резкая боль в ушах и шум в голове. Закрутив гайку, Пургин вынырнул. Руки и ноги от холодной воды не гнулись. Согреть их можно было только человеческим теплом, и четверо ребят еще теснее прижались друг к другу…
Пургин трижды спускался в воду к заветной гайке. Третий раз он едва-едва выбрался наверх. Сил не было. Духота и давление в танке были так велики, что сказать слово или приподнять руку было мучительно трудно. Все глядели на командира, державшего связь с верхом. Потом командира сменил Леонид Пургин.
Часов в танке не было. И чувство времени четверо людей потеряли. Им показалось: под водой они часа полтора. На самом деле шел четвертый час…
* * *
Майор Андреев: «Не помню, в который раз я сказал в микрофон: «Еще минут десять…» Я понимал: обещание, несколько раз повторенное, но невыполненное, уже не может встречаться с верой». Не прекращая попыток зацепить танк, люди с надеждой глядели на небо и на дорогу, убегавшую по пескам. Пора. Пора уже быть машине и вертолету…
В 17 часов 38 минут командир танка 324 сказал:
– Товарищ майор, дышать нечем. Теряем сознание…
«Это были минуты отчаяния. Я думал, что сердце у меня вырвется из груди…».
И тут все увидели пыль от летевшего по пескам газика. Через три минуты уже одетый на ходу водолаз шагнул в болотную воду.
– Двадцать четвертый!.. Двадцать четвертый! Все в порядке. К вам пошел водолаз…
Двадцать четвертый не отвечал.
Усилия трех десятков людей напрасными не были – дорога к крюкам стала наполовину расчищенной. И все-таки водолаз пробыл в полынье минут восемнадцать. Наконец голова его показалась из грязи:
– Все. Трос на крюке…
Четыре уже заведенных танка тихо двинулись с места. Трос натянулся струной… И вот он, танк с номером 324!
В одно мгновение вскочили на него люди. Открыли люки…
– Живы!!!
Ребята были без чувств и сами из танка выбраться не могли. Их бережно вынесли и положили на землю.
Прилетевший на вертолете опытный врач, выпрямившись, сказал:
– Дня три-четыре, майор, и ребята будут в строю…
Один из лежавших попросил: «Пить…» Никогда человеческое слово не было для майора Андреева таким радостным.
Моросил мелкий холодный дождик. Майор сел на песок и протянул руку:
– Ребята, дайте кто-нибудь закурить…
* * *
Такова хроника драматической ситуации, возникшей на батальонных учениях. Было это в 1970-м. Помню, с командиром дивизии мы сидели на лужайке, наблюдая, как идет подготовка к стрельбе. Справа от нас на исходный рубеж вышел тот самый танк с номером 324. Машина от пребывания в воде совершенно не пострадала. Танкисты неделю провели в госпитале, и теперь служба у них шла обычным порядком.
В бинокль мне хорошо были видны у танка знакомые лица. Ребятам по двадцать лет. Трое из них – москвичи. Леонид Пургин – из Нижнего Новгорода. Уже со стороны, спокойно взвешивая все, что было за четыре часа пятнадцать минут, мы разбирали с полковником тот драматический случай. Ребят спасло мужество, дисциплина и стойкость. Было легко растеряться, поддаться панике. Стихийное чувство самосохранения могло заставить сделать поспешный шаг – на первых минутах открыть, например, люки и попытаться покинуть танк. Попытка стала бы трагической – покрытая торфом вода не пустила бы наверх. Позже, когда над танком появилось «окно», этот способ спасения тоже был неприемлемым – непростая это штука без вспомогательных средств выбраться из танка на глубине, к тому же людям уже ослабленным. При самом счастливом исходе могли бы спастись лишь двое, сидевшие ближе к люкам, у двух других шансов не было. Все четверо это хорошо понимали, и потому мысль о люках не была даже высказана. «Мысленно мы попрощались друг с другом. Но каждый решил: если спасемся – только все вместе» (Леонид Пургин). Если говорить о солдатских и человеческих качествах, то именно такие вот стойкость и чувство товарищества помогли нам вынести тяжелое время 41-го года, помогли выстоять в тяжких сражениях. Кстати сказать, отцы четверых этих танкистов прошли солдатами всю войну…
Закваску отцовских характеров находим мы у парней, родившихся после войны.
Вступайте в нашу группу
«Отвага 2004»