С интересом прочитал статью «Рубеж безопасности» в январском номере журнала за 2007 год. Честно говоря, я не вникал в достоверность тех фактов, которые там приводились, да и не имел я доступа к архивам, чтобы это выяснять.
Но статья меня зацепила и всколыхнула целый пласт воспоминаний. В майском номере увидел статью «Рубеж между жизнью и смертью», увидел таблицы и заскучал. А прочитал, так на меня сразу же пахнуло прошлым, мирным временем, когда перед боевыми стрельбами, учениями нас доставали многочисленными списками по мерам безопасности, актами технической готовности, инструкциями, бесчисленными инструктажами, бирками и бирочками, ограничителями и многим-многим другим, что напрочь отбивало желание стрелять. Статья господина А. Кириллова написана добросовестно, академично, но содержание статьи, упоминание различных наставлений, руководств, правил стрельбы выдает в нем штабиста, который основную свою службу прослужил в штабах разных уровней.
Так уж сложилась моя артиллерийская судьба, что за 28 «календарей» я прошел путь от солдата до подполковника, от орудийного номера до начальника артиллерии мотострелкового полка, без учебы в артиллерийском училище. Да, мне здорово не хватало этой училищной подготовки, но все это я с лихвой возмещал самоподготовкой и большим практическим, артиллерийским опытом и в 1982 году сдал экстерном экзамены в Коломенском высшем артиллерийском командном училище. Поэтому, может быть, я не так «зашорен» различными инструкциями, наставлениями и руководствами. Мое личное мнение таково: все эти наставления, руководства, правила стрельбы – это не догма, а фундамент, на котором грамотный артиллерист, исходя из сложившейся обстановки, личной подготовки и подготовки его подразделения, должен творчески применять свои знания и умения, а также, если того требует обстановка, идти на разумный риск. Тогда ему всегда будет сопутствовать успех.
В этой связи хочу рассказать о двух моментах своей службы.
Первый момент. 1976 год, Группа советских войск в Германии (ГСВГ), я командир второго огневого взвода 122-мм гаубиц Д-30, молодой, амбициозный прапорщик, только что выпущенный из школы прапорщиков, участвую в совместных учениях с немецкими артиллеристами на полигоне Либерозенн. По ходу учения посредники объявляют «убитыми» старших офицеров батарей у нас и у немецкой батареи рядом. Дают распоряжение – отбой, переместиться на пятьсот метров вперед, развернуться и открыть огонь по цели. По этой команде согласно наставлению я должен был произвести отбой огневой позиции, загрузить боеприпасы, имущество, свернуться в батарейную колонну, совершить марш в триста метров, развернуться во взводные колонны, потом в линию машин и занять огневую позицию.
Все батареи – наши и немецкие – так и начали действовать. Я же принял другое решение: не сворачиваться в батарейную колонну, а как мы стояли на позициях, так и двигаться на новую огневую позицию. В итоге я значительно сократил время, и когда немцы и остальные наши батареи начали занимать огневую позицию, я уже произвел три выстрела и поразил цель, тем самым утер нос как немцам, так и своим офицерам, а также подтвердил в глазах немцев высокий авторитет русских артиллеристов.
Второй момент. Первая Чечня, я командир противотанковой батареи 9П148, майор. Я требовал от своих подчиненных, чтобы они искали позиции боевиков, постоянно вели разведку, наблюдение и уничтожали противника любыми способами и средствами, а не открывали огонь, когда по ним стреляли боевики, как это было во многих подразделениях. Да, тратил дорогие ракеты 9М111, 9М113, когда стрелял по одиночным боевикам. Пару раз меня вызывал командир полка, и у нас происходил примерно такой диалог:
– Товарищ майор, до меня доходят сведения, что вы своими ракетами стреляете по одиночным боевикам. А вы знаете, сколько стоит ваша ракета?
– Так точно, знаю – легковой автомобиль «Волга».
– Так вот получается, что вы автомобилем «Волга» убиваете одного человека.
– Товарищ полковник, а если этот боевик из гранатомета уничтожит наш танк. Сколько это «Волг»? Или же убьет нашего солдата: тут как оценивать жизнь – во сколько «Волг»?
…Как правило, разговор на этом прекращался и меня выгоняли… Зато за батареей официально числилось, с записями в журнале боевых действий полка, 70 уничтоженных боевиков. Я не буду перечислять, сколько батареей было уничтожено танков, БМП, БТР, автомобилей, огневых точек и других целей. Хочу только добавить, что только в феврале 1995 года у нас в полку было уничтожено 10 наших танков, а за пять месяцев боевых действий в полку погибло 120 солдат и офицеров. С какой ценой это можно сравнить? И я думаю, что если бы все подразделения уничтожили по 70 боевиков, то второй Чечни просто не было бы…
А наставления, боевые уставы, руководства – они всегда менялись, дополнялись и будут меняться, исходя из велений времени. Только за мою службу Правила стрельбы менялись несколько раз, вносились изменения в наставления и различного вида руководства. По итогам второй чеченской кампании мною было направлено в письменном виде в Генеральный штаб 19 изменений и дополнений в Боевой устав артиллерии.
Конечно, легко рассуждать, сидя в канцелярии или же на научно-практической конференции, о рубежах безопасного удаления. А когда ты сидишь в окопе или же просто в какой-то яме и тебе нужно вытаскивать наших парней, то ты о каких-то рубежах и не думаешь, а действуешь. Лишь потом, после боя, у тебя болезненно сожмется сердце и ты покроешься холодным потом, только подумав: «А если бы я ошибся? Или же ошибся наводчик, старший офицер батареи и другие?..» Хватанешь стакан коньяка и махнешь рукой. Главное, своих вытащили…
Теперь о «рубеже безопасности». Опыт афганской, первой и второй чеченских войн, где применение артиллерии носило массированный характер, к сожалению, как в Советской, так и в Российской армии не был обобщен, изучен должным образом и внедрен в боевую подготовку. Что интересно, немногочисленные попытки привнести свой опыт в боевую учебу на занятиях и на учениях подвергались обструкции со стороны старших начальников. В нашей дивизии мы, «чеченцы», командованием воспринимались негативно. Не раз слышали от командира дивизии и от других высших начальников (которые нигде не воевали) в свой адрес суждения типа: «Вы там дальше уборных не ходили», «Только водку там хлестали да ордена себе на грудь вешали»…
В таких условиях о передаче боевого опыта не имело смысла даже и говорить.
Действия артиллерии, которой я руководил во второй чеченской войне, проходили в сложных условиях. В октябре, ноябре и декабре воевать приходилось на сильно пересеченной местности. С конца декабря и весь январь боевые действия велись в городских условиях. Февраль и март – в горно-лесистой местности. Негативным во всех этих условиях являлось наличие сплошь и рядом полей невидимости, когда не видно действий ни своих подразделений, ни боевиков. Когда зачастую приходилось принимать решение на открытие огня вслепую и с большим риском поражения своих подразделений. И о каком-либо рубеже безопасности не приходилось даже задумываться. И принимали решения, и несли за это ответственность. В этой связи вспоминается такой случай, который чуть ниже прокомментирую.
15 января 2000 года. …Постепенно первая рота и разведчики без единого выстрела заняли всю территорию вплоть до стадиона. И здесь, обогнув восточную трибуну и проникнув на территорию парка, разведчики нос в нос столкнулись с большой группой боевиков. Одновременно с обеих сторон затрещали выстрелы, полетели гранаты. Боевиков было гораздо больше, и разведчики сразу же оказались в критическом положении. Если первая рота находилась вся на виду и в двухстах – двухстах пятидесяти метрах впереди нас, то разведчики были от нас в четырехстах метрах и поле боя заслоняли трехэтажная трибуна стадиона и кроны деревьев. Корректировщик капитан С., который был с разведчиками, сразу же вышел на связь и стал запрашивать помощи огнем артиллерии, но толком не мог назвать точное место разведчиков или боевиков. Единственное, что я смог понять, это то, что боевики были в тридцати метрах от разведчиков и так зажали их огнем, что подняться и отойти не было никакой возможности.
Стрелять в таких условиях было рискованно – можно было накрыть и боевиков, и своих. Но и разведчики долго продержаться не могли. Я вновь прильнул к окулярам большого прибора и стал разглядывать парк за стадионом, пытаясь хоть что-то увидеть, но тщетно. Схватил микрофон радиостанции и вызвал капитана С. на связь:
– «Скрипач», я – «Лесник 53». Начинаю работать одним орудием, как только увидишь разрыв снаряда, докладываешь отклонение в метрах.
– «Лесник 53», я – «Скрипач», я башку поднять не могу, тут же пулю в лобешник получу… Так что не смогу наблюдать за разрывами.
– «Скрипач», ты хоть один засеки, а дальше я сам сработаю.
– «Самара», и – «Лесник 53», работаем основным. «Варшава 5», точно семь. Один снаряд. Огонь!
«Выстрел», – прозвучало из наушников радиостанции, и я стал смотреть на восточную трибуну. Есть. Снаряд разорвался прямо в центре трибуны, выкинув в воздух куски бетона.
Быстро передал корректировку на огневую позицию и, услышав команду «Выстрел», схватил микрофон:
– «Скрипач», лови разрыв.
Тихо прошелестев над нами, снаряд упал в глубине парка и разорвался. Поднявшийся над кронами деревьев серый дым обозначил место разрыва. Судя по звукам перестрелки, снаряд упал метров на сто сзади боевиков.
 |
 |
– «Лесник 53», сто метров сзади боевиков. Я – «Скрипач».
Я довольно хмыкнул: опыт не пропьешь.
Тщательно просчитав доворот, передал корректировку на дивизион и внутренне сжался. Если наводчик основного орудия ошибется хотя бы на единицу угломера, снаряд ляжет прямо среди разведчиков. Снова тихо прошелестел снаряд, и облако разрыва поднялось среди деревьев. А я перевел взгляд на радиостанцию – что мне сейчас доложит капитан С.
– «Лесник 53», я – «Скрипач». Отлично. На этих же установках дайте залп.
– Э нет, товарищ С., – я положил наушники на карту и взял микрофон радиостанции с дивизионом.
– «Самара», основным, шесть снарядов, двадцать секунд выстрел, огонь! Наводку восстанавливать после каждого выстрела. Я – «Лесник 53»!
– Подполковник, а чего ты залп батареей не даешь? Так ведь в одну точку долбить будешь, – генерал Малофеев до этого молча только наблюдал за моими действиями, а сейчас зашел в мою ячейку.
– Нет, товарищ генерал-майор, нельзя, – категорично ответил я и тут же стал объяснять: – Для того чтобы дать точный залп в этих условиях прямо по позициям боевиков, я должен буду пристрелять каждое орудие.
Лишь после этого я могу дать залп. А это время, которого у разведчиков нет. Их уничтожат, пока я пристрелку буду проводить. Поверьте мне – этих снарядов будет достаточно. А естественный разнос снарядов накроет всю позицию «духов».
Шесть разрывов снарядов предрешили исход боя. Огонь со стороны боевиков быстро ослаб, и разведрота лишь с одним легкораненым смогла выскользнуть из ловушки.
Только мы облегченно перевели дух, как боевики, незаметно пробравшись по узким улочкам частного сектора, внезапно атаковали с двух сторон первую роту, которая еще не успела закрепиться на новых позициях…
Таких случаев, когда приходилось во время боя «подтаскивать» снаряды почти вплотную к нашим подразделениям, было много. Времени же для того, чтобы пристрелять каждое орудие, как правило, не имелось, а стрелять надо было. И, учитывая реальные возможности своих подразделений, приходилось работать в таких случаях основным орудием, а не батареей или дивизионом. Артиллерист мирного времени мог бы мне возразить: а почему бы не посчитать «полную подготовку» («полная подготовка» – ряд математических расчетов, учитывающих воздействие на траекторию полета снаряда множества факторов, таких как: температура воздуха, давление, направление ветра в различных слоях атмосферы вплоть до высоты в 4.000 метров, вращение земли, деривация, разность весовых знаков снарядов, поправка на уступ и много других поправок, в том числе и индивидуальные поправки каждого орудия)?
Разговоры о «полной подготовке» уместны в мирное время, когда ты десятки раз выезжаешь на один и тот же полигон, с четко «привязанными» контурными точками, и стреляешь в один и тот же «котел» («котел» – артиллерийский жаргон, обозначающий участок местности, куда должны падать снаряды на учениях). Когда ты в спокойной обстановке можешь подготовить данные, которые у тебя тут же перепроверят контрольные группы. Уместно добавить, что метеобюллетень, на основе которого и считается «полная подготовка», должен обновляться каждые 2 часа. Каждый артиллерийский офицер знает и умеет считать «полную подготовку». Когда я ее считаю только с карандашом в руке, то лично у меня уходит на это 10-13 минут. Конечно, применяя даже простой калькулятор, время подготовки можно сократить, но не всегда в бою этот калькулятор был под рукой…
В каждом моем дивизионе, на каждой огневой позиции разворачивался метеорологический пост на основе ДМК (десантный метеорологический комплект), но с тем комплектом метеорологических приборов и ветровым ружьем можно было составить лишь приближенный метеобюллетень. Слово «приближенный» говорит само за себя. Да и координаты цели с КНП мы могли дать тоже приблизительные. Но самое опасное при стрельбе в непосредственной близости от своих – это человеческий фактор. Наводчики и командиры орудий. На конечном этапе подготовки данных и наводки орудий это было то звено, от которого зависело, попадем мы в цель или промажем. Парадокс. Вроде бы по идее, чем больше воюешь и стреляешь, тем все точнее и точнее работают расчеты. (С 1 октября по 10 марта двумя дивизионами и двумя минометными батареями полного состава было выпущено по боевикам 75.000 снарядов и мин.) Но на практике этого не произошло. Опыт совершенствовался и повышался, а рост, дойдя до определенного уровня, остановился. И мы стреляли то лучше, то хуже – в принципе по точности достаточно ровно.
Причин тому было несколько. Первая – это усталость. Командиры орудий, наводчики, радиотелефонисты, ячейки управления, офицеры изо дня в день, из месяца в месяц воевали, находились в постоянном напряжении, накапливалась усталость как физическая, так и психологическая. Люди зачастую работали на «автомате» и все чаще и чаще ошибались. Вторая причина – естественная (для войны) убыль личного состава.
Немного цифр. Артиллерия полка 1 октября 1999 года, когда мы пересекли границу Чечни, насчитывала 480 офицеров и солдат. За пять месяцев активных боевых действий в артиллерии было убитых 10 человек, раненых и больных 78 человек. Из 24 наводчиков дивизионов в течение пяти месяцев ранеными и больными убыло в тыл 13 человек. Больше, чем каждый второй. Из 46 офицеров, от которых зависела точность огня, ранеными и больными убыло в тыл 11 – каждый четвертый. Разный уровень подготовки, опыта старых и вновь прибывших наводчиков, старых и новых офицеров не давал твердой уверенности в точности огня в непосредственной близости от своих войск. Поэтому и приходилось работать в наиболее сложных случаях одним основным орудием и выжимать из этого максимальные результаты. Непросто чисто психологически было решиться артиллерийскому офицеру на стрельбу на грани, когда или «грудь в крестах», или ты преступник, если снаряды легли по своим.
«Дружественный огонь», или огонь по своим, по тем или иным причинам – это трагическая неизбежность на любой войне. Нравится это кому или нет. И тот, кто любит рассказывать, как мы «колбасили» по своим, или там не был, или тыловая крыса, которая жрет тушенку глубоко в тылу, а потом хвастает, как он героически воевал. Я не стесняясь говорю – да, и у нас был огонь по своим. И не раз, и не два. Была и трагедия. Когда мы прикрывали артиллерийским огнем отход разведчиков с ранеными из школы в Старопромысловском районе, радиотелефонист ошибся в приеме координат и первый залп лег по первой роте, в результате чего погиб один солдат. Трагедия, кто спорит. И мы, артиллеристы, остро переживали гибель солдата. Был произведен «разбор полетов». Сделали вроде бы все, чтобы не допустить в дальнейшем таких ошибок. Но через два дня второй дивизион положил уже два залпа опять по первой роте, которая предприняла попытку отбить злосчастную школу. Слава Богу, обошлось только двумя контужеными.
Интересный момент: боевики, как только чувствовали или понимали, что по ним сейчас артиллеристы откроют огонь, сразу же делали рывок вперед и как можно ближе прижимались к нашим позициям. Иной раз они приближались на пятьдесят, а то и на тридцать метров к нашим подразделениям…
Итог: исходя из собственного боевого опыта, могу сделать следующий вывод – принимая то или иное решение в боевой обстановке, трезво оцените реальную ситуацию, возможности своего подразделения и, главное, не переоцените свои. Считаю, что рубеж безопасного удаления огня каждый артиллерийский офицер должен определять, учитывая сложившуюся реальную боевую обстановку.
См. продолжение полемики на эту тему >>>
-
-
-
Вступайте в нашу группу
«Отвага 2004»
-
-
-
