Древнеримская суровость
Суровость римской военной дисциплины стала нарицательным понятием. Поступая на военную службу, римский гражданин выходил из-под защиты обычного права и оказывался подчинён власти военачальника. Порядок в армии насаждался железом и кровью, а нарушителей дисциплины ждала смерть. Поблажек не существовало, даже если виновный был связан с военачальником родственными узами. Эта осознанная жестокость являлась одной из основ высокой боеспособности римской армии.
Гражданская и военная доблесть
Среди историков утвердилось представление о принципиальном различии гражданского и военного права у римлян. Первое действовало на территории города и определялось буквой Закона. Второе начиналось за первым милевым столбом от городских стен, и здесь безраздельно царила воля военачальника. Его власть над телами и душами подчинённых была абсолютной. Недаром одним из её символов римляне считали фасции, то есть перевязанный ремнём пучок розог, которые торжественно носили перед военачальником ликторы. За пределами городских стен в фасции вкладывался топор, который символизировал право военачальника выносить смертные приговоры. На территории Рима смертная казнь была ограничена правом провокации, то есть возможностью приговорённого обратиться за заступничеством к народному собранию. Однако с выступлением войска в поход для граждан, ставших воинами, это право переставало действовать.
После объявления войны обычные нормы гражданской жизни в Риме приостанавливались. Закрывались суды, переставало собираться народное собрание, прекращалась торговля. Даже сам гражданский статус воинов как бы отчуждался: будучи зачисленными в войско, граждане лишались базовых прав и подлежали заключению, телесным наказаниям и даже казни по приказу военачальника. Этой особенностью гражданско-правовой жизни охотно пользовался римский сенат, который во время плебейских волнений обычно под первым удобным предлогом вводил военное положение, мобилизовывал недовольных в армию и тем самым принуждал их покориться. Любые сходки или собрания в войске были запрещены под страхом смерти. С другой стороны, эта же особенность приводила к тому, что знаменитые плебейские сецессии V–IV веков до н.э., как правило, начинались с восстания войска, которое отказывало военачальнику в подчинении и затем в полном порядке удалялось на Священную гору в трёх милях от города.
Чрезвычайное положение и безграничная власть военачальника прекращались, когда войско возвращалось из похода и вступало в пределы городских стен. Если поход был победоносным, оно происходило в виде триумфального шествия: военачальник въезжал в город на колеснице и затем поднимался на Капитолий, где приносил торжественную жертву Юпитеру. За ним в процессии следовали служившие под его началом воины, которые проходили через обряд очищения оружия. Знаком перехода из военного в гражданское состояние было принятое в Риме формальное обращение к гражданам «квириты». Считалось, что одно лишь это слово в устах военачальника освобождало солдат от их клятвы. Именно этим обращением Цезарь урезонил солдат, бунтовавших против него осенью 47 года до н.э. и требовавших отставки.
«В начале своего слова, — пишет Аппиан, — он обратился к ним «граждане» вместо «солдаты», это обращение служит знаком того, что солдаты уже уволены со службы и являются частными людьми. Солдаты, не стерпев этого, крикнули, что они раскаиваются и просят его продолжать с ними войну».
Суровость отеческих нравов
Символом унаследованной от предков строгой военной дисциплины римляне считали так называемый «Манлиев правёж». Он относится к 340 году до н.э., когда консул Тит Манлий Империоз приказал ликторам обезглавить собственного сына за нарушение им запрета покидать строй и сражаться с врагами. Ещё один подобный случай произошёл в 432 году до н.э., когда при схожих обстоятельствах собственного сына казнил диктатор Авл Постумий. Правда, Ливий, рассказывая эту историю, выражал осторожные сомнения в её достоверности.
В 325 году до н.э. прославленный военачальник Луций Папирий Курсор, исполняя обязанности диктатора, приговорил к смерти своего начальника конницы Квинта Фабия Руллиана, который, как и предыдущие юноши, вопреки его запрету вступил в бой с противником и одержал победу. Фабию удалось вырваться из рук ликторов и бежать из лагеря в Рим, где он апеллировал к народному собранию. В ходе разгоревшихся среди римлян дебатов Папирию удалось настоять на своём праве, но по единодушной просьбе расположенного к Фабию собрания он всё же согласился смягчить свой гнев и простить его проступок.
Пример «Манлиева правёжа» особо показателен из-за конфликта между властью военачальника и отцовским правом: «Раз уж ты, Тит Манлий, не почитая ни консульской власти, ни отчей…», — такие слова вкладывает Ливий в уста разгневанного поступком сына военачальника. Его суровость, ставшая легендарной уже в древности, должна была стать примером беспрекословного подчинения дисциплине, которая стояла бы выше любых обстоятельств, в том числе выше отцовской привязанности к детям. Эта традиция слепого подчинения приказу была столь непререкаема, что любое самовольное действие, даже на первый взгляд успешное, считалось в римской армии таким же нарушением военной дисциплины, как и невыполнение приказа. Нет сомнений, что этот пример действительно служил для многих поколений римлян важным ориентиром, с которым они сверяли свои действия в частной и в государственной жизни. «Нравами предков сильна и могуча республика римлян», — писал римский поэт Энний.
Устрашение и жестокость
И Полибий, и другие греки описывали суровые порядки, действовавшие в римской армии. Редко в каком другом государстве, замечал Полибий, к виновным в нарушении дисциплины или малодушии относились с такой жестокостью и презрением, как у римлян. Известно, что сенат неоднократно отказывался выкупать своих воинов, попавших в плен к противнику. Когда царь Пирр отпустил римских пленных без выкупа, сенаторы постановили тех из них, кто ранее служил в кавалерии, перевести в пехоту, а бывших пехотинцев приписать к вспомогательным отрядам пращников. Никто из них не имел права располагаться на ночь в лагере или ночевать в палатках, а к прежней службе они могли вернуться не иначе, как доставив доспехи, снятые с двух убитых врагов. Солдат легионов, потерпевших поражение при Каннах, перевели на Сицилию, где они должны были оставаться до конца войны с тем же запретом разбивать на ночь лагерь и заменой пшеничного хлеба на ячменный.
С особенной суровостью римляне карали за оставление своих позиций во время боя и дезертирство. Наказанием за это преступление являлась смерть, причём зачастую римляне не останавливались перед истреблением целых отрядов. Известен случай с Кампанским легионом, который во время войны против Пирра поднял мятеж и захватил город Регий на юге Италии. Покончив с Пирром, римляне немедленно осадили и взяли Регий. Бо́льшая часть кампанцев при этом погибла, в плен попало не более 300 человек. Все они были в оковах отправлены в Рим. Здесь их сперва высекли на Форуме розгами, а затем всех до единого обезглавили. Согласно сенатскому постановлению, тела казнённых были оставлены без погребения, и даже родственникам запретили их оплакивать.
Иногда в отступивших перед натиском врага отрядах проводилась децимация. В этом случае устраивали общее построение войска и среди беглецов по жребию отбирали каждого десятого, которого тотчас подвергали казни. Сам отряд при этом расформировывался, а его воины распределялись среди других подразделений армии.
Лагерное правосудие
Дисциплинарной властью обладал не только военачальник, но также и трибуны, префекты союзников и центурионы. Они имели право налагать денежные взыскания, арестовывать виновных и сечь их розгами. Что касается ответственности за те или иные преступления, то Катон Старший писал, что уличённым в краже среди сотоварищей отрубали кисть правой руки, а если желали подвергнуть их более лёгкому наказанию, то секли розгами перед строем. Полибий перечисляет следующие проступки:
«Трусостью и позором для солдата римляне почитают проступки вот какого рода: если кто ради получения отличия ложно припишет себе перед трибунами доблестный подвиг, потом если кто по трусости покинет пост, на который он поставлен, или тоже по трусости бросит какое-либо оружие в пылу битвы (…) Наказанию подвергается также тот, кто утащит что-либо из лагеря, всякий, кто трижды был наказан за одну и ту же вину, а равно молодой человек, провинившийся в мужеложстве. Таковы деяния, наказуемые у римлян как преступления».
Виновный в этих преступлениях подвергался наказанию палками (fustuarium), которое приводили в исполнение сами солдаты, иногда сослуживцы и товарищи осуждённых. Произнеся приговор, трибун брал палку и ею легко касался провинившегося, после чего солдаты забивали его палками и камнями, большею частью до смерти. Если он всё же оставался жив, его подвергали изгнанию, и вернуться домой он был уже не в праве. По словам Полибия, страх перед неизбежным наказанием заставлял римских солдат стойко держаться на своём посту даже перед гораздо более многочисленным противником. Потеряв в бою щит или меч, они словно безумные кидались в ряды врагов, чтобы или вернуть потерянное, или погибнуть славной смертью. Только смерть на поле боя в их сознании могла избавить солдата от неизбежного в этом случае позора и обид от своих же сотоварищей.
Позорящие взыскания
Римские авторы императорской эпохи продолжали традиционно превозносить старинные нравы таких военачальников, как Домиций Корбулон или Авидий Кассий. Последний отличался легендарной суровостью нравов. По словам его биографа, жившего, правда, в гораздо более позднюю эпоху,
«он подвергал наказанию розгами на площади или казнил посреди лагеря, отрубая голову тем, кто этого заслуживал (…) У дезертиров он отсекал руки, другим перебивал голени и подколенные чашечки и говорил, что оставленный в живых искалеченный преступник служит лучшим примером, чем убитый».
Согласно общему убеждению того времени, праздность и бездеятельность мирной жизни губительно влияли на дисциплину войск, подрывали моральное и физическое состояние солдат. Тяжёлый труд, постоянные упражнения, продолжительная служба в отдалённых гарнизонах бок о бок с врагом считались необходимым средством, чтобы держать в узде наиболее беспокойные контингенты, которые в противном случае самостоятельно не были бы способны удержаться от преступлений или мятежей.
Вместе с тем, особенно в сравнении с предшественниками, в это время гораздо больше стали цениться умеренность тех военачальников, которые реже старались прибегать к репрессиям и чаще решали проблемы личным примером и убеждением. Лагерное правосудие стало гораздо более гибким. За малый проступок на виновного налагались дополнительные наряды по дежурству, его могли отправить на гауптвахту или оставить ночевать за стенами лагеря. Проявивших трусость или неповиновение заставляли копать канавы, носить кирпичи, рубить солому или выполнять другую тяжёлую и грязную работу.
Среди наказаний в это время широкое распространение получили позорящие взыскания. Виновных при этом выставляли в унизительном виде, приказывая им, например, стоять в центре лагеря целый день босиком, в одежде без пояса или разрезанной сверху донизу, с саженью или с дерновиной в руках. Эти наказания, осуществлявшиеся на глазах у сослуживцев, апеллировали к солдатскому чувству чести и являлись эффективным средством поддержания военной дисциплины в рядах профессиональной армии.
Алексей Козленко
