Как храбрый пенсионер из Полтавы «подрезал крылья» украинской авиации

История русского героя из Полтавы, который летом 2014 года спасал жителей Донбасса от налетов украинских штурмовиков


Вячеслав Жук (позывной «Тайга») – военный пенсионер из Полтавы, который летом 2014 года, рискуя жизнью и свободой, передавал представителям ополчения ДНР и ЛНР информацию о готовящихся налётах украинской авиации. Такого рода информация была на вес золота, позволяя выиграть драгоценное время для того, чтобы укрыть гражданское население и подготовиться к отражению «жовто-блакитного» рейда.

В 2015 году Жук был арестован СБУ и осужден по обвинению в терроризме. В цитируемом одним из полтавских интернет-изданий приговоре по делу «Тайги» говорилось, что обвиняемый

не мог осознать демократические изменения, которые произошли в Украине… считал действующую власть хунтой, население Украины, которое поддерживает демократические перемены, - фашистами и националистами, которые расстреливают мирное население и детей.

За это украинские «поборники демократии» подвергли 60-летнего человека изощренным пыткам, пытаясь также повесить на него сбитый украинской же системой ПВО малайзийский Boeing-777 рейса МН17. Лишь 27 декабря 2017 года в результате состоявшегося обмена пленными между Украиной и народными республиками Донбасса отважный пенсионер из Полтавы оказался на свободе.

Мы встретились с Вячеславом Жуком в 15-й больнице Донецка, где он проходил восстановительное лечение после очередного инсульта, который стал следствием нечеловеческих пыток, которые ему пришлось пережить.




Царьград: Расскажите, чем вы занимались до государственного переворота в Киеве и начала войны в Донбассе?

Вячеслав Жук: Я жил в селе, в 25 километрах от Полтавы. Длительное время работал в администрации Полтавского района на различных должностях, а последнее время возглавлял Полтавское районное отделение страховой компании «Оранта» – правопреемницы Госстраха.

Ц.: Как восприняли происходившие в стране события?

В.Ж.: Я вполне нормальный адекватный человек, который понимал, что это никакая не революция, а государственный переворот и захват власти вооруженным путем. Я знаю, что многих участников Майдана свозили в Киев автобусами, платили в день по 200 гривен. И многие ехали туда, чтобы подработать. Когда я находился в заключении, то беседовал с бывшими участниками этих событий. Они все рассказывают, что платили деньги, кормили, давали покурить и поколоться, и поэтому они там были. Многие не понимали вообще, куда они влезли. Идейных же там было меньшинство.

Ц.: Что вас побудило начать оказывать помощь ополчению ДНР и ЛНР?

В.Ж.: Я хотел помочь людям. Когда я узнал, что там происходит, и как бомбят с самолётов мирное население, то не мог остаться в стороне. Я подполковник Советской армии, меня воспитали так, что не может военный человек применять оружие против гражданских лиц. Это военное преступление. Поэтому я стал помогать, чтобы люди были предупреждены и могли вовремя укрыться от авианалётов, и было как можно меньше жертв.

Ц.: Расскажите подробнее, как вы это делали?

В.Ж.: Я звонил знакомым людям в Донецк и предупреждал о том, что в сторону Донбасса направились украинские самолёты в таком-то количестве. Как правило, летали двойками. Они поднимались в воздух с аэродромов в Миргороде и Полтаве и пролетали прямо у меня над домом. Шли обычно на низкой высоте – 100-150 метров над землёй. Если летели в направлении Харькова, значит, на Луганск, если в направлении Краснограда – на Донецк. В сторону Донбасса они обычно направлялись с полным боезапасом под крыльями, а обратно возвращались уже пустыми.

Было так, что туда летели два самолёта, а назад возвращался один или ни одного. Однажды я видел, как один очень сильно дымил и упал, не дотянув до аэродрома в Миргороде. Не знаю, по моей наводке его подбили или нет, но я руководствовался гуманными соображениями, пытаясь сохранить как можно больше человеческих жизней.




Позже, когда в Киеве судья Малиновская говорила мне, что «нi, не лiтали нашi лiтаки на бомбардування», прокурор кивал головой, мол, летали, в деле есть справка о полётах.

Ц.: Как долго продолжались такие контакты с представителями ополчения?

В.Ж.: Примерно полтора месяца. В течение июля-августа 2014 года.

Ц.: Когда и при каких обстоятельствах вы были задержаны СБУ?

В.Ж.: Забрали меня в сентябре 2015 года прямо в рабочем кабинете во время обеденного перерыва. Пришла группа в составе 5-6 человек, арестовали и вывезли в Киев, в следственный изолятор СБУ. Там меня допрашивали, задавали вопросы, сколько мне платили за передачу информации. Я отвечал, что никто мне не платил, и я сам при помощи интернета вышел на людей из ДНР. Также мне пытались предъявить обвинение по делу о сбитом малайзийском «Боинге» рейса МН17. Меня допрашивали в том числе представители международной следственной группы. При этом переводчица очень неточно переводила мои слова, говоря то, что ей было выгодно. Это заметил даже понимавший по-русски представитель из Австралии.

Ц.: Каким образом вы могли быть причастны к крушению «Боинга»? Как они это обосновали?

В.Ж.: Украинские спецслужбы прослушивали телефонные переговоры и размотали их в обратную сторону. Получилось, что я где-то за полчаса до трагедии звонил в Донецк и предупреждал об авианалете штурмовой авиации. При этом в качестве вещественных доказательств были привлечены мой военный билет офицера запаса, диплом об окончании Полтавского зенитно-ракетного училища и пенсионное удостоверение. Впоследствии мне их не вернули. Там также были 5 или 6 записанных телефонных разговоров. При этом они их подкорректировали так, как им было выгодно. Разговоры проходили в июле-августе 2014 года, а там были взяты куски с 2015 года.

Ц.: Если СБУ прослушивала ваш телефон, то почему вас задержали не сразу, а только спустя год?

В.Ж.: Даже больше года прошло. Порошенко поставил СБУ задачу: найти и посадить кого-то по делу о «Боинге». Занимался этим прокурор Олег Пересада, который за фальсификацию документов по мне и по другим обвиняемым недавно получил награду из рук генпрокурора Юрия Луценко.




Ц.: Применялись ли к вам пытки и другие методы физического воздействия?

В.Ж.: Сначала меня не били, чтобы не испортить перед иностранцами мое лицо. Ну а потом конвойные и те, которые охраняют за дверями камеры, могли ночью ворваться и поднять с нар. Свет в камере горит круглосуточно, есть видеонаблюдение. Они только увидят, что я заснул, и сразу врываются, поднимают, ставят лицом к стенке, руки вверх, ноги на ширине плеч, и начинают бить резиновыми палками по голове, ушам, головой об стенку, под колени. Это у них называлось: «научить сепара любить Украину». Видимо, им была такая команда.

Там же, в СИЗО, находились и те, кто был арестован за экономические преступления. К ним относились хорошо. Через камеру от меня сидел украинский депутат [Игорь] Мосийчук. Я слышал, как он все время орал, что все равно отсюда выйдет, угрожал, требовал, чтобы ему еду носили только из ресторана, потому что у него язва желудка, и жаловался, что у него телевизор (а в моей камере телевизора не было) только один принадлежащий Порошенко 5-й канал показывает.

Ц.: Как долго продолжалось следствие, и сколько вам дали лет?

В.Ж.: Следствие длилось где-то недели три, даже, наверное, меньше. Но три недели я провел в Лукьяновском следственном изоляторе СБУ. Судил меня Полтавский районный суд по статье «Терроризм». Процесс был построен так, что ни меня, ни адвоката никто не слушал, постоянно затыкали рот. При этом сначала у меня был государственный адвокат, потом жена продала машину и нашла платного защитника, который не молчал и пытался показать, что обвинения беспочвенны. Но все равно мне дали 5 лет особого режима. При этом они стремились как можно скорее вынести приговор, до нового года, чтобы год закрыть.

В суд меня возили с давлением 230 на 130. Конвой вызывал скорую помощь, которая хотела меня забрать в областную больницу. А судья не позволяла, обвиняла меня в симуляции. Врач скорой помощи говорил, что такое давление человек не может симулировать. Тогда у меня случился первый инсульт, отказали ноги. Сокамерники меня и кормили из ложки, и брили, и в туалет носили, стучали, чтобы вызвать врача, который оформил бы перевод из камеры в тюремную санчасть. А сидел я с «Правым сектором» [запрещенная в России организация]. Меня специально посадили с ними в одну камеру, чтобы они меня прессовали.

Ц.: А они не прессовали?

В.Ж.: Попались человечные. В беседах у нас были идейные разногласия, но они с человеческой точки зрения ко мне подошли: человек пожилой, пенсионер, больной. После вмешательства жены и адвоката примерно через неделю меня положили в санчасть.

Ц.: А тюремная администрация как к вам относилась, зная, по какой статье вы идете?

В.Ж.: В Полтаве тюремная администрация относилась хорошо. Давали свидания с родственниками, разрешали передачи. Хуже всего было в тюрьме города Черткова Тернопольской области. Это такая маленькая тюрьма, о которой не знали даже представители Красного Креста. В Чертковской тюрьме было 40 приговоренных к пожизненному заключению, в том числе генерал Пукач, осужденный по делу об убийстве Гонгадзе. Когда меня туда привезли, то и начальник тюрьмы, и начальник сектора особого режима мне сразу сказали, мол, ты тут у нас единственный сепар, и тебе будет здесь очень тяжело.




Меня посадили вместе с уголовником-садистом, у которого на совести не одно убийство. Он сотрудничал с администрацией тюрьмы и СБУ. Ему пообещали сократить срок заключения с 14 до 5 лет, если он меня расколет. У меня в телефоне были номера моих друзей, однокашников, занимающих высокие должности в украинских органах. И они хотели, чтобы я дал на них ложные показания. Поэтому этот уголовник издевался надо мной, избивал, пытался повесить. Выручала лишь охрана, которая заглядывала в глазок.

В Чертковской тюрьме я пробыл более полутора лет. Я уже не мог терпеть, думал, что однажды ночью возьму нож и зарежу этого негодяя. Затем моя жена смогла добиться, чтобы меня перевели в тюремную больницу в Шепетовку. На тот момент у меня было 43 килограмма веса и повреждены шейные позвонки.

Ц.: Как к вашему поступку отнеслись друзья, родственники, знакомые в Полтаве?

В.Ж.: Друзья, которые были настоящими друзьями, таковыми и остались. А те, которые были ни нашим ни вашим, понятное дело, откололись.

Ц.: Как вы оказались в списках на обмен?

В.Ж.: В ноябре 2016 года, когда я находился в тюрьме в Черткове, пришел человек, представившийся полковником СБУ. Меня вызвали к начальнику тюрьмы и спросили: желаю ли я, чтобы меня поменяли в Донецк. Я, конечно, согласился. Мне дали написать бумагу. Однако обмен состоялся только через год. Я тогда находился на зоне в Катериновке Ровенской области, где было много наших, политических. Меня как раз должны были отправить в инвалидную 45-ю зону в Пятихатках Днепропетровской области. Когда уже посадили в «воронок», который должен был везти к железной дороге, я увидел четверых своих «сепаратистов». Они, радостные, начали обниматься: «Все, Леонидыч, едем домой на обмен!». Я до последнего не верил.

Ц.: Со стороны Украины предпринимались провокации, чтобы сорвать обмен?

В.Ж.: Да, к нам Геращенко [Ирина Геращенко – вице-спикер Верховной рады, представитель Украины в гуманитарной подгруппе Трехсторонней контактной группы] приходила и агитировала, чтобы мы отказались от обмена. Говорила, что в ДНР и ЛНР нас считают предателями и сразу отправят в тюрьму. Мы, конечно, не поддались на эту провокацию. Однако провокации продолжились уже в автобусе на Майорске [контрольно-пропускной пункт на линии разграничения между Украиной и ДНР в районе Горловки – прим. Царьграда].

К нам в автобусы специально посадили подставных людей, которые на камеры заявляли: мол, я не сепар, я не хочу туда ехать. Или вот с нами был один парень, которого взяли за контрабанду. Его тоже привезли на обмен. Обидно, что многие нормальные люди до сих пор сидят. Например, Николай Иванович Рубан – знаменитый пасечник, который при помощи банки с мёдом подорвал украинский блокпост. Он до сих пор находится в колонии особого режима в Городище Ровенской области.

Ц.: Что вы чувствовали, приехав в Донецк? Как к вам отнеслись люди в ДНР?

В.Ж.: Было чувство, что наконец-то попали к своим. Простые люди нас ждали, обнимали, плакали. Меня показали по «Оплот ТВ», потом снимали шведские и голландские журналисты. После того, как меня показали по телевизору, многие в городе стали узнавать, останавливают на улице, чтобы пожать руку и сказать спасибо. Очень помогали простые люди-волонтёры, которые приносили одежду, продукты.

Ц.: После освобождения у Международной следственной группы по «Боингу» к вам остались претензии? Вы фигурируете в каких-то их выводах?

В.Ж.: Нет. Они не восприняли это всерьез. Они, очевидно, подумали, что их посчитали за дурачков, когда представили меня как фигуранта дела.

Ц.: Как вы сейчас оцениваете политическую ситуацию в центральной Украине, и в частности на Полтавщине?

В.Ж.: Дело в том, что сторонников переворота, националистов и неофашистов на Украине меньшинство. Я по своему селу скажу, таких было человек пять. Все остальные люди нормальные, очень помогали жене, приветы мне передавали. На Украине необходимо менять власть.

Ц.: После окончания курса лечения вы планируете остаться в ДНР?

В.Ж.: Я хочу выехать в Ростовскую область к друзьям, оформить российское гражданство, купить себе домик и там доживать вместе с семьей.

P. S. Через несколько дней после записи интервью Вячеслав Жук выписался из 15-й больницы Донецка и выехал в село Новая Надежда Куйбышевского района Ростовской области. В телефонном разговоре он посетовал на сложности в получении квоты, позволяющей в ускоренном порядке получить российское гражданство. По его словам, чиновники на местах не видят причины для предоставления гражданства, чем фактически саботируют поручение президента России Владимира Путина об упрощении процедуры приобретения российского гражданства русскоязычными гражданами бывшей Украины.


- сетует ветеран Вооруженных сил СССР, вследствие крупнейшей геополитической катастрофы XX столетия оказавшийся за пределами России, но так много сделавший для спасения русских соотечественников Донбасса.

В заключение хотелось бы обратиться ко всем политическим и общественным деятелям России, декларирующим свою приверженность идее Русского мира. Как известно, русские своих не бросают, несмотря ни на что. И в наших силах содействовать исправлению той позорной ситуации, когда русским людям из бывшей Украины создают искусственные бюрократические препятствия в их стремлении вернуться домой, в большую Россию.


источник