В начале Первой мировой войны русская армия — точно так же, как и немецкая, и французская — была охвачена шпиономанией и страхом перед сопротивлением гражданского населения. В каждом жителе чужих областей видели тайного шпиона, партизана или переодетого солдата армии противника, готового выстрелить в спину.
Собственная пропаганда часто раздувала самые дикие слухи. И по всем армиям гуляли истории о детях, выкалывающих глаза раненым, женщинах, подсыпающих яд в котелки и перерезающих горло спящим, и мужчинах, закладывающих «адские машинки» и стреляющих с чердаков.
Единственной страховкой от этого считалось старое доброе ультранасилие.
Те, кому повезло
Алленштайн (ныне польский Ольштын) был вполне преуспевающим восточно-прусским городом, центром округа и быстроразвивающимся поселением. Как почти у любого немецкого города, в его хронике хватало мрачных страниц: в XV веке город неоднократно разоряли во время войн тевтонцев с поляками, позже его сожгли шведы, а во время наполеоновских войн ограбили французы. Но с тех пор жизнь была в целом сыта и размеренна.
За Июльским кризисом 1914 года горожане следили с особой озабоченностью: до русской границы было всего 50 километров, город мог в любой момент стать фронтовым.
Весть об объявлении войны Российской империи 1 августа 1914 года в Алленштайне встретили без особого ликования. Часть жителей, предчувствуя худшее, засобиралась уезжать. Первыми это сделали самые обеспеченные горожане, следом потянулись семьи военных (в городе находился штаб XX прусского корпуса). Жёны офицеров прямо говорили, что их мужья видели секретные карты, на которых вся Восточная Пруссия до Вислы отдаётся русским (и это было правдой).
Жители Алленштайна покидают город
В середине августа через город пошли толпы беженцев из приграничных районов, рассказывающих слухи о казаках, убивающих младенцев, и солдатах, распинающих мальчиков на воротах амбаров. Официальных новостей о положении на фронте не было, и эти сплетни привели к началу массового исхода оставшихся в городе жителей. Кто-то брал штурмом поезда, а кто-то присоединялся к печальным колоннам на дорогах. В итоге в Алленштайне остались только самые бедные и отчаянные.
В ночь на 23 августа без всякого предупреждения из города тихо выехали государственные чиновники.
Для оставшихся это стало несомненным подтверждением, что дела идут плохо. Правда, остался мэр, заявивший, что готов разделить судьбу горожан. А два дня спустя уехали последние военные, на прощание посоветовавшие ни в коем случае ни оказывать никакого сопротивления наступающему противнику.
Первые русские появились в городе вечером 26 августа. Это был маленький кавалерийский патруль, быстро проехавший по центральной улице и скрывшийся в обратном направлении. Город заняли только на следующее утро: по улицам потянулись колонны солдат и орудий.
В центральную гостиницу Алленштайна въехал штаб XIII корпуса генерала Клюева. Сюда же вызвали оставшихся городских руководителей. Им объявили, что город в безопасности, пока его жители не оказывают сопротивления. А ещё, что завтра, к восьми утра, горожане должны предоставить войскам 120 тонн хлеба, шесть тонн сахара, пять тонн соли, три тонны чая, 15 тонн риса и 160 килограммов перца. И если из этого списка чего-то не будет хватать, город ждут «серьёзные последствия».
Подобные требования были связаны с тем, что 2-я армия Самсонова оторвалась от своих тылов практически сразу после пересечения границы и перешла на прокорм с занимаемых территорий.
Столько продовольствия в Алленштайне не нашлось бы, даже если ограбить все брошенные хозяевами склады и магазины. Тем не менее, мэр рассчитывал: если дать хоть сколько-то, от них на время отстанут.
Утром следующего дня, когда приехавшие за продовольствием офицеры обнаружили лишь четверть требуемого, разгорелась перепалка. К полудню мэру пригрозили расстрелом. Однако угрозу привести в исполнение не успели — в городе начались бои с наступающими немцами.
К вечеру русские начали отход, и Алленштайн вернулся под немецкое правление.
Город и его жители в целом легко отделались, эта война затронула их лишь краешком и на пару дней. Многим другим поселениям в Восточной Пруссии повезло значительно меньше.
Из страха и неуверенности
Ещё при пересечении границы с Германией командующий 1-й армией генерал Ренненкампф пригрозил местным жителям жестокими карами, «невзирая на пол или возраст». 2 сентября 1914 года главком Великий князь Николай Николаевич приказал сжигать дотла все населённые пункты, откуда ведётся огонь по войскам.
Неудивительно, что русская армия в Восточной Пруссии быстро начала заниматься тем же самым, что делали немцы в Бельгии и Франции, а французы — в Эльзасе во время собственного краткого вторжения.
Целые города и деревни оказывались между воюющими армиями, которые не разбирали, кто и откуда стрелял.
Двадцать восьмого августа — после того, как несколько русских кавалеристов были ранены в перестрелке с немецким разведотрядом, — деревня Сантопен была сожжена, а 21 её житель убит (включая двоих детей и католического священника).
Двадцать девятого августа в Бишофштайне после боя с немецким патрулём из шести человек, которых русские приняли за партизан, были расстреляны 36 местных.
В тот же день сожгли деревню Абшванген (ныне Тишино Калининградской области) и убили 47 её жителей. Причина: засада немецких кавалеристов на одиночную русскую военную машину. Жертв среди мирного населения было бы ещё больше, если бы проезжавший мимо старший офицер не остановил расправу.
От подобных событий пострадало не менее 50 населённых пунктов.
Хватало и грабежей, и изнасилований. Особенно часто они совершались передовыми отрядами и малыми подразделениями в небольших хуторах и населённых пунктах, находившихся подальше от глаз начальства.
Жители городов покрупнее — особенно там, где квартировались штабы, — были в относительной безопасности. Там грабителей и насильников ждала официальная кара.
Известно о нескольких десятках разбирательств, инициированных после жалоб местных жителей.
Немецкие исследователи называют цифру в три-четыре тысячи случаев грабежа (часто одни и те же дома грабили по несколько раз) и почти 400 изнасилований.
Особенно много преступлений было совершено во время отступления 1-й и 2-й армий, когда дисциплина сильно пошатнулась, а командиры были обеспокоены другими вещами. Офицеры стали смотреть на бесчинства подчинённых сквозь пальцы, часто обосновывая подобное «нанесением урона противнику».
По официальным немецким данным, в результате военных действий в Восточной Пруссии русские войска полностью или частично сожгли четверть всех деревень и убили 1491 мирного жителя.
Ещё одной практикой — аналогичной, кстати, французам — стал угон местного населения. В основном мужчин в возрасте от 16 до 45 лет.
В 1914 году русские войска вывезли от 13 до 15 тысяч человек, называется цифра и в 20 тысяч. Кроме того, несколько сотен мужчин (до тысячи) насильно завербовали в качестве погонщиков и носильщиков в тыловые подразделения.
Судьбы более четверти этих людей так и остались неизвестными.
Исход
Пока в странах Антанты яростно клеймили «гуннские зверства» в Бельгии и Франции, немецкие газеты описывали ужасы французского и в особенности русского вторжения.
Рассказами о сожжённых прусских деревнях и убитых крестьянах немецкие пропагандисты убеждали население в необходимости войны до победного конца и большем сплочении вокруг властей. Действительный масштаб преступлений, конечно, многократно завышался. Но и реально случившегося хватало, чтобы нарисовать объёмную картину «восточных монголоидных варваров».
Подобные истории ещё больше разжигали пламя войны и оправдывали любые действия правительства и военных. Ведь страх и жестокость всегда порождают только больший страх и ещё большую жестокость.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.