В районе Маккензи бойцы подполковника Николая Гузя схлестнулись в ожесточенном бою с немецкими захватчиками. Враг дрогнул, и сдал высоту «Два очка».
На следующий день — шесть немецких атак, на третий день — четыре, а четвертый — три, на пятый — семь атак. Пополнений подполковник Гузь не получал. Он и не просил их — знал, что взять неоткуда. Он молча смотрел на своего комиссара Афанасия Пичугина, и они понимали друг друга без слов. Только храбрый артиллерист капитан Малолкин, раздражаясь, требовал у кого-то:
— Дайте еще. Задыхаюсь. Огурцы и конфеты на исходе, а гостей — как на колхозной свадьбе… А я вам говорю — дайте, хоть из-под земли, какое мне дело!..
Немцы получали пополнение и живой силой и техникой. На этот участок фронта они подтянули еще одну дивизию. Теперь их было здесь четыре. По фронту примерно в шесть километров — четыре дивизии! Немцы усилили и артиллерию. На один километр фронта — пятьдесят и более орудий!
Надвигался канун нового, 1942 года. Были захвачены пленные вместе с приказом немецкого командования. Генерал фон-Манштейн приказывал взять Севастополь в ночь на Новый год.
Наступила тринадцатая ночь неистового сражения за кордоном Меккензи. Наши шоферы, пренебрегая опасностью, везли капитану Малолкину «огурцы» и «конфеты» для немцев, а бойцам — хлеб, колбасу, консервы, печенье.
Ночь прошла сравнительно спокойно. Радисты Гузя перехватили работу немецких радиостанций. Немцы на всех языках мира передают: германские доблестные войска вступили в Севастополь. Гузь резко говорит:
— Брехня!
К утру положение на всем участке фронта резко ухудшилось. Немцы, получив большое подкрепление, продолжали нажим. Наши части никаких подкреплений получить не могли. Гузь и Пичугин поставили в строй всех людей, из штабов, политотдела, тыловых служб. Но и это едва-едва возмещало потери. Все эти дни артиллеристы работали с предельным напряжением. Им становилось все труднее: не могли отвечать снарядом на снаряд. На участке энского полка немцы выпускали в одну минуту более сорока снарядов и мин. Вся земля в районе Меккензи перегорела, на ней вились дымки.
Утром Гузь и Пичугин решили объехать свои части, подбодрить людей и уточнить обстановку. Возле КП энского полка Гузя, высунувшегося из машины, обстреляли немецкие автоматчики, незаметно просочившиеся в расположение полка. С трудом отбились от них. К себе вернулись поздно ночью. Немецкая артиллерия вела непрерывный убийственный огонь по всему фронту. В землянке под бугорком было спокойно. Гузь и Пичугин отдыхали. Делали вид, что отдыхают. Лежали рядышком. У обоих глаза открыты. Думали об одном и том же: наше сопротивление слабеет. Удержимся ли?
Неожиданно пискнул полевой телефон. Измученный связист зашептал:
— Сокол слушает, слушает Сокол. Кого надо?
Телефонист вскочил на ноги и почтительно доложил Гузю:
— Товарищ подполковник, сам командующий требует.
Гузь взял трубку, послушал, сказал:
— Все понятно. Сейчас выезжаю в Белый домик. Дорогу знаю, доберемся.
Он положил трубку и сказал Пичугину:
— Собирайся, хозяин вызывает на заседание военсовета. Понимаешь, в чем дело!
Пичугин помолчал. Он понимал, что дело почти безнадежное. Наша пехота отжималась немцами к огневым позициям нашей артиллерии, и дальше отступать было некуда.
С утра началось неистовое сражение. Два раза пехота Гузя отходила и два раза возвращала свои рубежи. В третий раз Гузь сам перешел в атаку, отбросил немцев и ворвался на станцию Меккензи. В момент штурма этой станции издалека послышались громы тяжелой корабельной артиллерии. От радости Гузь даже присел на корточки. Пришла наконец помощь, прорвалась! Да здравствуют стойкость и мужество!
Связист передает трубку Гузю: говорит командующий.
— Слышал, Гузь? Продержишься еще два часа?
— Есть продержаться два часа, — отвечает Гузь. — Слышал хорошо. Соловья так не слушал.
— Подходит помощь, держись, Гузь!
…В земляночке под бугром рядом с дремлющим Гузем сидят Пичугин и наштадив полковник Хомич Иван Федорович. Они тихо беседуют, склоняются друг к другу, говорят в самое ухо.
— Еще часок выдержат. Ни снарядов, ни патронов нет. Все на исходе. На штыках и прикладах продержимся, — шепчет Хомич.
Крепкий, спокойный, он смотрит на дремлющего Гузя и добавляет:
— Пусть поспит еще минут десять, а потом пойдете, я здесь и один управлюсь.
Пискнул телефон. Хомич быстро взял из рук телефониста трубку и тихо, чтобы не будить Гузя, произносит:
— Хомич слушает. Так, так. Значит, у тебя все кончилось…
Пичугин ясно слышит в трубке голос командира полка. Пичугин склоняется к самому телефону и напряженно слушает громкий, близкий голос:
— До свиданья, товарищ Хомич, я погибаю. Передай поклон товарищам, если останешься в живых.
Связь прервалась.
Немцы, контратаковав, выбили пехоту Гузя со станции. И опять шквал стальной смерти обвалился на пехоту Гузя.
Минуты ползут медленно. Связь изодрана в клочья, связистов почти нет. Сам начсвязи Грязев с сержантом Черным и бойцом Гамзатовым ползают, натыкаясь в темноте на безответные тела, и исправляют связь.
Напрягая последние силы, Гузь идет в атаку на станцию. Один из батальонов ведут в атаку старший политрук Прокофий Андреев и помначполитотдела Чадов. К Гузю добирается связной и сообщает:
— Свежая часть на подходе к рубежу.
…Атакующие идут по телам. Навстречу им подымается смерч немецких минометов и пулеметов. Сотрясает землю и воздух корабельная артиллерия. Станция Меккензи захвачена бойцами Гузя. Немцы побежали, преследуемые советской морской артиллерией. Наши подкрепления с марша вступили в бой и отогнали немцев еще дальше от станции.
Гузь, обессиленный, лежит на голом полу землянки и возбужденно, срывающимся голосом кричит в трубку телефона:
— Товарищ Петров, товарищ!.. Иван Ефимович, счастлив доложить: выдержали не два, а три часа, сами перешли в контратаку и вышибли немчуру со станции!
Гузь задохнулся от возбуждения. Переведя дух, через полминуты он сказал:
— И еще, товарищ командующий: поздравляю вас с Новым годом?
Он молчит, слушает ответ командующего, потом вскакивает и строгим голосом говорит в трубку:
— Служим Советскому Союзу! Есть объявить всем бойцам, командирам и политработникам. Для нас, молодых, благодарность военсовета — высокая честь.
Так на этом важнейшем участке протекло пятнадцатидневное кровавое сражение за Севастополь. Верные воинскому долгу, родине и Сталину, в невероятном, нечеловеческом напряжении, собрав всю силу своего мужества, защитники Севастополя не отступили ни на шаг. Люди, доселе безвестные, в грязных шинелях, с черно-серыми от грязи и копоти лицами, выходили со связками гранат на шоссе и бросались под немецкие танки. Командиры, поседевшие в боях, вели в штыковые атаки юных бойцов.
Смельчаки-моряки с винтовками выходили на смертный поединок с немецкими автоматчиками и били гитлеровских головорезов насмерть прикладами. Тела бессмертных героев бережно подняты и преданы земле на Малаховой кургане — бастионе славы русского народа. Пройдут сотни лет, но память, но слава защитников Севастополя никогда не померкнет. Гигантский мраморный обелиск Героев еще больше возвеличит Малахов курган. И многие поколения нашего народа пройдут мимо него с обнаженными головами.