Наполеон в России. Погоня за страхом

Антихрист и его приятель

12 неудач Наполеона Бонапарта. В самом начале переговоров между Александром I и Наполеоном в Тильзите в июне 1807 года российский император обратился к французскому коллеге со словами «Государь, я ненавижу англичан так же, как и вы!» «В таком случае, — отвечал Наполеон, улыбаясь, — всё будет улажено, и мир упрочен».





Действительно, мирный договор был подписан, две соперничающие империи стали союзницами, только вот Наполеон улыбался напрасно: куда сильнее, чем англичан, русский царь ненавидел самого императора французов. Это была поистине всепоглощающая страсть, которая прорывалась лишь в общении с особо доверенными лицами.

Так, своей сестре, великой княжне Екатерине Павловне (к которой, кстати, безуспешно сватался Бонапарт) державный брат признавался, что на земле есть место только для одного из них. Однако превосходный лицедей Александр умело скрывал свои чувства, и, пуская в ход природное обаяние, старался всячески расположить к себе французского монарха.

И хотя Наполеон подозревал в оппоненте актёрство, похоже, он так и не разгадал нехитрую загадку русского «сфинкса». Перефразируя расхожую цитату, отношения Бонапарта к России можно охарактеризовать как «только политика, ничего личного». Александр исходил из прямо противоположных побуждений: «никакой политики – только личное». Причины подобного отношения – предмет увлекательный, но лежащий за пределами нашей темы и уже разобранный на «Военном обозрении».

Тем не менее, в начале XIX века именно субъективные факторы доминировали в отношениях России и Франции. Все попытки побороть Россию в чем-то уникальны, а в чем-то схожи. И в 1812 году, и в 1941-м войну с нашей страной континентальная Европа рассматривала лишь как этап (хотя и важнейший) в разгроме Англии.

Но если фашистская Германия и Советский Союз смотрели друг на друга как на смертельных врагов, в полной мере сознавая, что военное поражение обернется для участников противостояния национальной катастрофой, то нападение Наполеона на Россию явно неадекватно оценивалось в официальной пропаганде и общественном мнении России той эпохи.




Никакого «нашествия» на Россию Наполеон не планировал. Его военные замыслы соответствовали политическим задачам – достаточно скромным. В первую очередь корсиканец намеревался ужесточить континентальную блокаду против Англии, создать буферное государство на территории бывшей Речи Посполитой и заключить военный союз с Россией для совместного похода в Индию – этот мегапроект со времен Павла I продолжал занимать воображение Бонапарта.

Главный смысл войны со стороны будущего противника состоял в «принуждении к сотрудничеству». От России требовалось строго следовать прежним союзническим обязательствам и взять на себя новые. Да это был бы союз неравноправный, прикрывающий вассальную зависимость, но все же союз.

Подобный подход вполне соответствовал взглядам императора, которого многочисленные победы над Пруссией и Австрией не подвигли покуситься на государственный суверенитет и внутреннее устройство этих стран. Тем более подобные радикальные планы Наполеон не вынашивал в отношении России.

Необычная война

Для императора французов (как и солдат и офицеров Великой армии) это была, скажем так, обычная «среднеевропейская» война. Необычной можно считать численность армии, превышавшей полмиллиона человек. Бонапарт собрал под свои знамена почти весь Старый Свет, что имело не только военное, но в не меньшей степени политическое значение демонстрации единения и могущества — перед Александром, Англией и всем прочим миром.

Совсем иначе воспринималось вторжение «двунадеси языков» в России, чему немало способствовала официальная пропаганда. После того как в начале 1807 года Россия выступила против Франции в составе так называемой Четвертой коалиции, дабы возбудить в подданных ненависть к противнику, духовенство после каждой обедни зачитывало прихожанам воззвание Святейшего Синода, в котором Наполеон объявлялся не кем иным, как… антихристом.



Отметим, что в письмах (например, в послании от 31 марта 1808 года) Александр называл своего французского коллегу «дражайшим приятелем и братом». Понятно, что требования этикета и политические соображения превалируют в дипломатической переписке, но подобное обращение православного монарха к персоне, год назад официально объявленной врагом рода человеческого, по крайней мере, забавляет.

Как не без сарказма заметил историк С.М. Соловьев, «войну, предпринятую единственно ради спасения погибавшей Пруссии, превращали в народную войну, направленную против гонителя православной церкви, мечтавшего провозгласить себя Мессией». Тогда же было издано постановление о сборе народного ополчения. Неудивительно, что спустя пять лет война против Бонапарта, вторгшегося в пределы России, была объявлена Отечественной.

Само по себе приближение врага к сердцу страны, невиданное со времен Смутного времени, вызвало в разных слоях общества шок. Тем более после стремительного расширения границ страны на запад и юг в царствование Екатерины такое развитие событий представлялось невероятным. Прибавим закономерный подъем патриотизма, ненависть к захватчикам, тревогу за судьбу Отечества, боль потерь, реакцию на грабежи и насилия, и становиться понятно, почему Отечественная война стала таковой не по названию, а по сути.

Но, повторим, для Наполеона русская кампания отличалась лишь масштабами и театром военных действий. О патологической ненависти Александра, которая с началом войны вошла в унисон с настроениями в верхах и низах русского общества, властитель Европы не догадывался да и вряд ли брал подобные категории в расчет. В письме из сгоревшей Москвы Наполеон укажет Александру, что он «вёл войну без озлобления». Но это были, что называется, его проблемы – агрессору никто не обещал принимать в расчёт его «беззлобность».

Принято считать, что Россию подталкивал к противостоянию унизительный Тильзитский мир, вынудивший свернуть торговлю и зерновой экспорт в Англию, нанес существенный удар по российской экономике. Что касается «унижения», то о таковом уместно рассуждать, лишь, если принимать во внимание, что договор был заключен с «антихристом» и под его диктовку.

Что же касается экономических проблем якобы порожденных присоединением России к Континентальной блокаде, то, как сообщал Александру канцлер Н.П. Румянцев, «главная причина финансового кризиса отнюдь не в разрыве с Англией, а невероятных военных расходах».



В 1808 году потери казны от сокращения товарооборота составили 3,6 млн рублей, в то время как военные расходы — 53 млн рублей. В 1811 году они выросли более чем вдвое — до 113,7 млн рублей, что составило треть всего государственного бюджета. Столь масштабные приготовления предпринимались явно не ради выхода из Континентальной блокады, иначе это было бы сродни попытке прибить муху хрустальной вазой.

В целом развитие любых отношений с Англией, самым последовательным и ярым противником России, очевидно, противоречило национальным интересам. У Александра было куда больше причин дружить с Наполеоном против англичан, чем наоборот.

Именно это соображение брал в расчет Бонапарт. Более того. Французскому императору наверняка было известно, что от присоединения к Континентальной блокаде пострадали торговавшие зерном российские помещики, в том числе многие влиятельные столичные вельможи. В этом случае успешное вторжение Великой Армии в Россию могло бы «помочь» царю справиться с внутренней оппозицией и без оглядки на нее строго следовать договоренностям в Тильзите.

Но, как мы знаем, Александр (во всяком случае, в этом вопросе) руководствовался совсем иными мотивами. Он, быть может, и ненавидел англичан, но не стоит забывать, что заговор против Павла был инспирирован Лондоном и там очень хорошо знали подоплеку восшествия его сына на престол. И в 1807 году русские войска сражались с «антихристом» за Пруссию на английские деньги.

Скифские игры

Добиться своих целей Наполеон намеревался, победив в большом приграничном сражении. Однако реальный сценарий русской кампании сразу и решительно разошелся с этими замыслами. Причем складывается впечатление, что сценарий этот был написан заранее и написан в Санкт-Петербурге. Это в корне расходится с бытующим взглядом на ход кампании 1812 года, в которой отступление русских войск предстает вынужденным решением и чуть ли не экспромтом, но факты говорят за себя.



Начнём с того, что подобную тактику подсказывал весь опыт предыдущих антифранцузских коалиций. Как отмечал С.М. Соловьев, все лучшие генералы считали лучшим средством борьбы с Наполеоном избегание решительных битв, отступление, затягивание неприятеля вглубь территории.

Другое дело, что в стесненных условиях европейского ТВД отступать и «затягивать» было особенно некуда, поэтому Наполеон и его маршалы решительно пресекали подобные потуги – а вот российские просторы открывали для подобных маневров захватывающие перспективы. Тактику «выжженной земли» то же нельзя считать отечественным ноу-хау – её успешно применил в Португалии герцог Веллингтон при отступлении к линиям Торрес-Ведрас в 1810 году. Да и эффективность партизанской войны против французов испанские герильос продемонстрировали вполне наглядно.

Стратегию «скифской войны» приписывают Барклаю-де-Толли. Но российскому военному министру в поисках достойных примеров вряд ли требовалось так далеко углубляться в прошлое. В 1707 году накануне вторжения Карла XII Петр Великий сформулировал следующий образ действий для русской армии: «Не сражаться с неприятелем внутри Польши, а ждать его на границах России», по мысли Петра русские войска должны были перехватывать продовольствие, затруднять переправы, «истомлять» противника переходами и постоянными нападениями.



Имея в виду подобную стратегию, Александр прямо указывал Барклаю: «Читайте и перечитывайте журнал Петра Первого». Министр, разумеется, читал, читали и делали выводы его помощники, такие как Людвиг фон Вольцоген, автор одного из планов «отступательной» войны против Франции.

У России не было недостатка в компетентных экспертах. Бывший наполеоновский маршал, а в то время наследный шведский принц Бернадот в письме русскому царю давал предельно чёткие инструкции:


Император высоко ставил авторитет Бернадота, вплоть до того, что предлагал ему возглавить русскую армию уже после назначения Кутузова главнокомандующим. Несомненно, царь прислушивался к его советам и использовал их при принятии решений.