Алексей Костенков: Семьдесят лет назад войска корейских коммунистов с севера начали наступление на юг. Почему вообще это произошло?
Константин Асмолов: Говоря о начале Корейской войны, нужно сразу отметить одну очень важную деталь. Для российского читателя эта война имеет очень своеобразный угол восприятия: «это когда наши МиГи стреляли по американским „сейбрам“».
«И сбили там вообще всё» — как те коты у Наташи.
Это отдельная история — о том, кого как считать. Я люблю напоминать, что у советских МиГов были иные задачи (не «сейбры», а бомбардировщики) и чёткий ареал работы, на основании чего некоторые историки вроде Бориса Юлина заявляют, что об участии СССР в этой войне говорить нельзя. Ибо он занимался только прикрытием объектов на границе КНР и КНДР, не принимая участие во фронтовых или наступательных операциях. Но это реплика в сторону…
Воображаемая картинка Корейской войны с МиГами и «сейбрами» влечёт за собой её восприятие как «войны-прокси» между СССР и США. На самом деле это не так. В действительности это была гражданская война, которая оказалась интернационализирована внешним вмешательством. К моменту официального начала Корейской войны она фактически уже шла. Если смотреть подробнее, мы увидим не столько «внезапное нападение на мирный Юг», сколько перевод уже идущего конфликта на более высокий уровень.
Даже правые историки вроде Алана Миллетта честно говорят про «нулевой этап» Корейской войны, который тянулся с 1947 года. Когда, по различным данным, в течение 1949–1950 гг. на 38-й параллели состоялось от 1274 до 1836 вооружённых столкновений. И это не простые перестрелки, а в некоторых случаях батальон на батальон при поддержке артиллерии и авиации, — это не мир, а уровень позиционного противостояния, напоминающий последний этап собственно Корейской войны. Де-факто обе стороны уже вели боевые действия и добивались того, чтобы «сюзерен» дал добро на эскалацию. Политика «сюзеренов» была разной, но нужно помнить: и Ким Ир Сен, и Ли Сын Ман воспринимали раскол как личную трагедию. Они оба считали себя легитимными правителями всей Кореи.
Южане полагали законной властью себя, потому что их признала ООН. Северяне — поскольку они выросли из тех структур, которые были созданы народными массами при освобождении от японцев. Кроме того, Юг никаких выборов на Севере не проводил, а вот Север на Юге проводил. Пусть они были двухступенчатые и слегка «стрёмные», но факт выборов был, и это никто не оспаривал.
В результате каждая из сторон была абсолютно уверена в том, что «народ за нас». Стоит усилить накал конфликта — и «марионеточный просоветский / проамериканский режим» развалится и падёт. После чего настанет воссоединение и благорастворение.
А.К.: Южане всерьёз полагали, что у них есть хоть какие-то шансы против военной машины Севера?
К.А.: Когда Сеул взяли в первый раз, захватили очень много лисынмановских документов. В плен попало множество южных чиновников.
Понятно, что сегодня вся северокорейская пропаганда воспринимается как заведомо неверная, и северяне сами очень многое для этого сделали.
Если верить официальным данным КНДР, США потеряли в Корее больше солдат, чем во Второй мировой. Есть замечательная история про крейсер «Балтимор», который героически потопили северокорейские торпедные катера. Правда, он вообще не принимал участия в Корейской войне, а действовал в то время на Атлантике и в Средиземном море и был мирно разобран в Орегоне в 1972-м.
Однако Корейская народная армия действительно захватила множество документов о довоенных планах южан. Штабные документы, докладные записки лиц из ближнего круга президента… Они показывают, что нападение на Север подробно и детально прорабатывалось.
Боевые действия лета 1950-го (источник фото)
В сентябре 1947 года генерал Ли Чхон Чхон представил американскому командованию проект будущих боевых действий на Дальнем Востоке. По этому проекту южнокорейской армии, разгромив силы Северной Кореи, следовало двигаться дальше на север и за пограничной рекой Амноккан соединиться с «союзными армиями» националистического Китая и Японии, которая за это должна была получить Приморье и Дальний Восток России (Маньчжурия, естественно, отходила великой корейской державе).
Похожий план предлагал советник Ли Сын Мана по иностранным делам Юн Пён Гу в декабре 1948 года : «…армии Америки, Японии, Китая и Кореи, должны быть координированы и ведомы верховным командующим по трём главным направлениям: японцы пробиваются на северо-восток и проходят через Владивосток; корейская и американская армии после освобождения нашей северной территории маршируют через Ляодунский полуостров и поднимаются к Харбину; а возрождённая китайская националистическая армия возвращает утраченную Китаем территорию, включая провинцию Шаньдун; и после победного завершения корейская и американская армии оккупируют Маньчжурию до тех пор, пока стоимость освобождения не будет полностью возмещена путём развития природных богатств этой части Восточной Азии объединённым капиталом и трудом Маньчжурии, Кореи и Америки, и до тех пор, пока там не будет твёрдо установлен мир и демократия!»
А.К.: Это ведь только сами южане такую дичь планировали или американцы участвовали? В Пентагоне в те годы, конечно, хватало отморозков, но вроде бы не до такой степени.
К.А.: Нет-нет, это именно южане. В Пентагоне в это время была довольно сложная ситуация. Трумэн в годы Второй мировой был сенатором, который отвечал за контроль над военными расходами. После войны в вооружённых силах США шёл очень любопытный процесс реформ, которые можно с о-о-очень большой натяжкой уровня совы на глобусе сравнить с «сердюковскими» реформами. Глубокое переформатирование, резкие сокращения, попытка создать недорогую военную машину мирного времени, ставка на авиацию.
Президент США Гарри Труман
Собственно, в основном на почве разруливания всего этого в сложнейших условиях финансист Форрестол, которого поставили решать военные вопросы, и двинулся умом, а отнюдь не на своём яром антикоммунизме. Во многом из-за этого попытки Ли Сын Мана добиться разрешения на войну от США встречали в лучшем случае ответы «вот когда у вас появится нормальная армия, тогда и поговорим».
А.К.: Как получилось, что Север смог создать до 1950 года мощную военную машину, а Юг — нечто невнятное?
К.А.: Военное строительство Севера и Юга шло по радикально разным моделям. Советские товарищи сделали северянам нормальную армию. Вдобавок после окончания гражданской войны в Китае в 1949 году северяне получили три полнокровные дивизии китайских корейцев, укомплектованные опытными ветеранами многих кампаний. Это окончательно изменило военный баланс в пользу коммунистов.
Именно эти дивизии шли в авангарде наступления — и они же первыми «сточились» об американскую оборону на Пусанском периметре. К началу второго периода войны опытные кадры у северян стали заканчиваться — и у них начались большие проблемы с «респауном». Не только солдат и офицеров, но и техники: имевшееся вначале тотальное танковое превосходство истаяло под ударами ВВС США. Восполнить эти потери не удалось.
Хуже того, несмотря на ветеранов Китая, нормальной штабной культуры у северян возникнуть не успело, и на это ругались советские советники. И военачальников требуемого ранга и требуемых компетенций, с опытом больших серьёзных операций, тоже не имелось.
Ли Сын Ману тем временем американцы каждый раз говорили «не сейчас». Южнокорейская армия оказалась заточена скорее под войну с собственным населением: левое сопротивление на Юге было достаточно велико. Достаточно вспомнить восстание на Чеджу, восстание в Ёсу-Сунчхоне.
Ли Сын Ман с американскими военными
Ли Сын Ман полагался не только на армию, но и на так называемые «молодёжные корпуса» — полувоенные формирования, которые можно назвать политическими гангстерами. Именно они вырезали изрядное количество мирного населения, как стало ясно позднее.
Когда в 2000-х началась работа комиссии по национальному примирению, выяснилось, что жертв белого террора до конца Корейской войны было примерно в два раза больше, чем жертв красного.
И некоторые массовые захоронения в пять и более тысяч погибших, которые называли «корейскими Катынями», оказались делом рук не «поганых коммунистов», а правых парамилитарес — тех самых молодёжных корпусов.
А.К.: Но ударили первыми в полную силу именно северяне…
К.А.: Обе стороны долго требовали у держав-покровителей: «пустите, там всё сломается от первого же удара». Американцам это было не нужно — по крайней мере, конкретно в 1950 году. СССР тоже долгое время не хотел эскалации конфликта. Есть очень показательный момент осенью 1949 года. Тогда Ким Ир Сен вместе с советским послом Штыковым предложил Москве план ограниченной войны за Ончжинский полуостров и не только.
В ответ пришёл очень жёсткий «отлуп» советского Политбюро. В директиве Штыкову в ответ на его записку отмечалось, что военное наступление не подготовлено ни с военной, ни с политической стороны, что у КНДР нет «необходимого превосходства вооружённых сил», и «не подготовленное должным образом наступление может превратиться в затяжные военные операции, которые не только не приведут к поражению противника, но и создадут значительные политические и экономические затруднения». По мнению Политбюро, «только в условиях начавшегося и действительно разворачивающегося народного восстания, подрывающего основы реакционного режима, военное наступление на юг могло бы сыграть решающую роль в деле свержения южнокорейских реакционеров». При этом Штыкову было специально сказано прочитать директиву так, как она есть, и ничего от себя не добавлять.
Посол СССР в КНДР Терентий Фомич Штыков
Фактически Москва приняла решение дать Киму добро только весной 1950 года. Ким Ир Сен и Ко провели в Москве почти весь апрель 50-го года и уломали Сталина «дать добро» только в начале мая. Именно после этого советскому послу в Пекин была передана телеграмма для Мао Цзэдуна, текст которой хочется привести полностью, так как в большинстве источников он часто цитируется в урезанном виде.
«Тов. Мао Цзэдун! В беседе с корейскими товарищами Филиппов (псевдоним Сталина) и его друзья высказали мнение, что в силу изменившейся международной обстановки они согласны с предложением корейцев приступить к объединению. При этом было оговорено, что вопрос должен быть решён окончательно китайскими и корейскими товарищами совместно, а в случае несогласия китайских товарищей решение вопроса должно быть отложено до нового обсуждения. Подробности беседы могут рассказать Вам корейские товарищи».
И только после согласия Мао добро было дано. Однако текст указанной телеграммы обычно обрывают на слове «совместно» — чтобы ответственность «выпуклее» перекладывалась на Москву.
По сути это была не «война Сталина», как думает Панцов, это была не «война Мао», как полагал Ледовский. Это не «война МакАртура» и не «война Даллеса», как считают многие российские «патриотические» историки. Это даже не война Ким Ир Сена и Ли Сын Мана.
Это война человека по имени Пак Хон Ён.
А.К.: Почему? Ни разу не слышал о нём.
К.А.: Это очень любопытная личность, которая «вышла из фокуса». Потому что в 1953 году он был репрессирован Ким Ир Сеном и с тех пор проходил скорее как жертва северокорейского режима. Включается стандартная двойственная логика: раз кого-то репрессировал плохой Ким Ир Сен, значит, это был хороший человек.
Пак Хон Ён был из «старых коминтерновцев». Если Ким провёл в СССР четыре года, Пак провёл три. Но не в Хабаровске, а в Москве. Там он учился в Коммунистическом университете трудящихся Востока, писал статьи в газету «Правда», принимал активное участие во фракционной борьбе. Некоторое время сидел в тюрьме, затем находился на подпольной работе… о которой мы знаем в основном по его словам.
Пак Хон Ён
Тем не менее, когда начался процесс формирования корейской компартии, Пак Хон Ён убедил всех, что он тут главный. И стал лидером так называемой местной фракции коммунистов, хотя значительную часть её членов составляли не столько те, кто вырос на месте, сколько те, кто прошли коминтерновское образование. И в японскую Корею был заброшен — в отличие от Кима и его партизан. У его группы — совсем другой бэкграунд.
У Пака были очень хорошие отношения с советскими военными, дипломатами и разведчиками. Многие представители СССР в Пхеньяне с ним попросту дружили. Учитель моих учителей в корееведении, Фаня Исааковна Шабшина, была его личным другом, а он сам был другом её семьи и дома.
Основная база Пак Хон Ёна была на Юге. В какой-то момент в Корее было две компартии: Трудовая партия Севера и Трудовая партия Юга во главе с Паком. Только когда они объединились, верховное руководство оказалось в руках Ким Ир Сена.
Вообще, надо понимать, что Ким на этом этапе ещё был не Сталиным образца 1950-го, а Сталиным образца 1925-го, от силы 1930‑го.
Кроме него ещё существовало много влиятельных вождей, с мнением которых ему приходилось считаться.
Пак Хон Ён в эти годы был первым вице-премьером и министром иностранных дел. В большинстве разговоров о том, что «пора бы уже, наконец», Пак тоже присутствует. Существует обоснованное предположение, что представления о неизбежности быстрого обвала южного режима шли прежде всего от Пака как главы коммунистов Юга.
Похоже, именно он убедил сначала Кима, затем Сталина и Мао, что случится блицкриг. Что будет достаточно разбить армию Ли Сын Мана и взять Сеул — как по всей стране поднимется всенародное восстание и антикоммунистический режим падёт. А потом на ближайшем съезде ТПК за счёт голосов южан главой партии и вождём становится… Пак, потому что население Юга в два раза больше населения Севера.
Ким Ир Сен и Мао Цзэдун
Ссылки на именно такой характер аргументации есть в мемуарах М. С. Капицы, по словам которого, Пак Хон Ён «утверждал, что на Юге сложилась революционная ситуация, что как только начнётся наступление Народной армии, там произойдут мощные народные выступления, сеульские власти будут парализованы и согласятся на объединение».
Основания для того, чтобы так думать, были. Как мы помним, масштаб левого сопротивления режиму Ли Сын Мана в 1948–1949 годах был сравним с масштабом антияпонского сопротивления в Корее в начале ХХ века. В 1950 году эта активность уже начала спадать. Сказались и проведённая режимом куцая аграрная реформа, и весьма жёсткие меры по подавлению левых выступлений. Однако снаружи это было видно меньше, чем изнутри, и представители Северной Кореи вполне могли потрясать цифрами и фактами, однозначно говорящими о том, что объединение страны будет лёгким.
Подобное мы уже видели в новейшей истории — когда ангажированные эксперты рассказывали руководству, что достаточно подтолкнуть, и «там» всё рассыплется в прах со всенародным ликованием, а на деле оказывалось совсем наоборот.
А.К.: Отчасти всё же Пак был прав. В части про блицкриг.
К.А.: Да, южнокорейская армия рассыпалась. Проявились её феерическая неготовность к оборонительной войне, отсутствие какой бы то ни было фортификации и минирования.
Алексей Исаев хорошо показал это на причинах потерь северокорейских танков: подорвавшихся на минах почти не было, в основном их уничтожала американская авиация. Базук было мало, южные солдаты боялись ими пользоваться. Генералу Дину пришлось лично подбивать из базуки танк — но это ему не слишком помогло.
Американские солдаты с базукой
Поначалу для северян всё шло нормально. Затем план дал сбой. Ещё до Пусана.
Они взяли Сеул и неделю на полном серьёзе ждали, когда же на Юге поднимется волна народного гнева. А этого не произошло.
И тут в Пхеньяне начали понимать, в насколько глубокой… ситуации они оказались. К этому никто на Севере не был готов.
Восстания на Юге нет — а Америка уже начинает включаться в игру.
С позиции послезнания часто кажется: как же это северяне могли не догадаться, что США «впишутся»? Если смотреть на ситуацию из 1950 года, подобный ход событий был совсем не таким однозначным.
Гражданская война в Китае закончилась. Китай значительно более «весом», чем Корея. Чан Кайши был для американцев гораздо более важным стратегическим союзником в регионе, чем Ли Сын Ман. Однако США помогали ему в основном военной техникой. Их интервенции в поддержку китайских антикоммунистов не произошло.
Ли Сын Ман для Америки гораздо менее ценен. Отношение к нему в Вашингтоне — очень специфическое, как минимум смешанное. В отчётах ЦРУ его прямо называют «старым маразматиком».
А.К.: Ну, отчёты тогдашнего ЦРУ — отдельная песня. Американская разведка тогда была вопиюще некомпетентной. Она сочиняла отчёты из головы, «как по идее должно быть», и провалила просто всё, что могла и не могла, — в том числе по Корее.
К.А.: О да, качество их аналитики было крайне сомнительным. Во многом она сводилась к играм в «угадай, что хочет начальство». Это отдельная большая песня, особенно в преддверии включения в войну «китайских народных добровольцев» — очевидного уже решительно всем, кроме категорически отрицавшего такую возможность ЦРУ. Чарльз Уиллоби знал, как МакАртуру нравится считать, что китайцев будет немного и американские войска их легко сметут, — и не хотел его разочаровывать.
Колонна военной техники пересекает 38-ю параллель
Впрочем, тут важнее то, что Ли Сын Мана в Вашингтоне многие не любили. Марионеткой США он был не более, чем Ким — марионеткой Кремля.
Можно почитать о плане Everready (на русском рекомендую статью Юнгблуда и Садакова) — американцы несколько раз были на грани того, чтобы устроить свержение Ли Сын Мана. Потому что он реально мешал и учинял сплошной саботаж попыткам закончить войну.
Всё упёрлось в то обстоятельство, что его банально оказалось не на кого менять.
Он был очень одиозен — но второго такого сочетания политической харизматичности, жёсткости авторитарного правителя, ярого антикоммунизма и фанатичной преданности Америке так и не нашлось. Единственный в своём роде экземпляр.
Потому этот «чемодан без ручки» вынужденно терпели. Зато законы о совместной обороне, которые фактически переподчинили южнокорейскую армию командованию ООН и американским генералам, ввели именно для того, чтобы Ли Сын Ман не устроил ещё одной Корейской войны не в то время, не в том месте и не с тем противником, — за которую уже точно пришлось бы отвечать США.
Ли прямо рассчитывал на то, что за него будут воевать американцы. Северяне рассчитывали на себя, но оказались в плену иллюзий о градусе революционной ситуации на Юге.
А.К.: Ну и в целом в Вашингтоне тогда, при всей «красной панике» и воинствующем антикоммунизме, скорее господствовали настроения «лишь бы не было войны». Вероятность того, что воевать они не пойдут, была действительно велика.
К.А.: Да. За Чан Кайши они не вписались, даже оказавшись перед лицом появления гигантского красного Китая. Ещё можно вспомнить речь госсекретаря Ачесона, который прямо заявил: оборонительный периметр США в Азии Корею не включает. За японцев, филиппинцев мы будем воевать, а корейцы, если что, пусть жалуются в ООН.
Заметим, что так и получилось. Южане пожаловались в ООН — войска ООН на помощь и пришли. Трумэн поначалу назвал это всё «полицейской акцией» и оформил не как прямое вмешательство США, а как операцию сил Организации Объединённых Наций. Правда, 80% сухопутных сил и 95% морских и воздушных в них были американскими — но формально с коммунистами воевала ООН.
Международная обстановка для Вашингтона была сложной. Только что закончился Берлинский кризис, отгремела Гражданская война в Греции, развиваются неприятности для Запада в Иране. Будут ли американцы рисковать, отвлекая крупные силы на далеко не самый важный участок «фронта»?
На основании этого всего вполне можно было сделать вывод, что или американцы не станут участвовать вообще, или войдут нескоро и незначительными силами. А ведь Север планировал стремительный блицкриг.
А.К.: Вот только блицкриг не удался.
К.А.: Северянам пришлось пытаться «дожать» ситуацию в неудачных для себя условиях, к которым они не готовились. Последний этап боёв за Пусанский периметр характеризовался тем, что меньшие силы Севера пытались из последних резервов атаковать бо́льшие силы США и южан.
Вообще, и начало Корейской войны, и она вся — это история всеобщих управленческих ошибок. Большинство судьбоносных решений принимались или на основании неверной информации, или из пиар-соображений и личных конфликтов, или потому, что разведчики и аналитики не хотели расстраивать начальство плохими новостями.
Скажем, МакАртур терпеть не мог генерала Уокера, оборонявшего Пусанский периметр. И хотел, чтобы всю славу стяжал генерал Алмонд, который в результате руководил высаживавшимся в Инчхоне десятым корпусом. Хотя те же войска могли бы спокойно прибыть под Пусан — и с меньшим риском и сложностями опрокинуть истощённые войска коммунистов, хлынув на Север.
А.К.: Всё же Инчхонский десант был стратегически красивой операцией с немедленным выходом на глубокие тылы и ключевые коммуникации северян.
К.А.: Успех высадки в Инчхоне в основном был связан с тем, что его обороняли полтора человека. Ресурсы северян были истощены, они бросали все резервы под Пусан в попытках дожать и сбросить врага в море.
Инчхонская десантная операция
А ещё ему очень способствовала прекрасная американская логистика масштабных десантных операций, отработанная в годы Второй мировой войны. Провести по подобному сложному фарватеру такие крупные силы, высадить их, развернуть наступление и организовать бесперебойное снабжение группировки тогда не смогла бы ни одна другая страна.
Ну и в обосновании высадки МакАртур на сорокаминутном брифинге с видом кота из «Шрека» напирал на следующее: раз высадка выглядит невозможной даже для многих генералов США — северяне тем более будут к ней не готовы. И коммунисты с перепугу сразу рухнут. Потому — ну пожалуйста, ну очень надо именно туда и именно корпус Алмонда.
А.К.: Вернёмся в начало войны. Южная армия была совсем безнадёжной?
К.А.: У них были эпизоды превозмогания, были атаки с одной винтовкой на троих, были отчаянные расчёты, пытавшиеся жечь танки из пушек прямой наводкой — но в целом южнокорейская армия скорее была способна резать мирное население. В других случаях она чаще разбегалась. Разовые случаи героизма были исключением, подчёркивающим правило.
Поэтому да, ударили северяне мощно и успешно, южная армия терпела поражение за поражением и часто просто разбегалась — но существовать не перестала. Всенародного восстания не случилось.
Блицкриг затянулся и перестал быть блицкригом.
План Б сводился к тому, что надо захватить весь полуостров, ибо других вариантов попросту нет.
А.К.: А на занятых северянами территориях Юга было антикоммунистическое партизанское движение или нет?
К.А.: Не было. Точнее, было, но очень немного. Всё дело в том, что на Юге к их приходу пусть и не было реальной революционной ситуации, но левые симпатии были сильны. А коммунисты начали принудительную мобилизацию почти всех способных держать оружие. Это резко уронило лояльность населения к ним — что, впрочем, не успело обратиться в сопротивление до контрнаступления американцев.
И заодно породило проблему, которая затянула войну на лишних полтора года. По принятым соглашениям требовалось менять всех пленных на всех. В Корейской народной армии было множество солдат с Юга, которых «забрили» против их воли. А среди «китайских народных добровольцев» — немало бывших солдат Гоминьдана, которые тоже не слишком жаждали в КНР.
Трумэну, условно говоря, «явился дух фон Паннвица». Он решил проявить гуманизм и не выдавать не желающих этого людей коммунистам на вполне вероятные репрессии и смерть. Пусть пленные сами решают, хотят они вернуться или нет.
После этого в лагерях северных пленных на Юге развернулись разборки, по сравнению с которыми «сучьи войны» в ГУЛАГе выглядят детской прогулкой.
Не желающие возвращаться и идейные коммунисты резали друг друга жесточайше. Некоторые восстания пришлось в буквальном смысле слова заливать газом. Один раз коммунисты даже подняли флаг КНДР и захватили коменданта лагеря.
Подведём небольшой итог. В Корейской войне проиграли обе стороны — но каждая засчитала себе победу. Как и любая гражданская война, она проходила с очень высоким уровнем взаимного озверения — хотя, ещё раз подчеркну, белый террор убил здесь в два раза больше людей, чем красный.
Это определило трагедию разрыва и ментальную стену между северянами и южанами, рост авторитарных тенденций по обе стороны 38-й параллели. Во многих смыслах война закончена не была. В 1954 году на конференции в Вене стороны не договорились. Осталось лишь соглашение о прекращении огня, на котором нет южнокорейской подписи. Получился очень неприятный юридический казус: как завершать войну и кто что с кем должен подписывать?
Южане свою подпись ставить не хотели, ибо Ли Сын Ман жаждал воевать до победного конца или последнего американского солдата. Вместо него соглашение подписало командование ООН, членами которой теперь являются оба корейских государства. Опять же, не США, а формально войска ООН, не Китай, а формально народные добровольцы.
Что бы я хотел подчеркнуть как самое главное?
— Корейская война не была внезапным нападением на мирный Юг.
— Корейская война была вызвана внутренними причинами.
— Корейская война была проиграна всеми, хотя каждая сторона считает себя победителем.
— Корейская война стала энциклопедией управленческих ошибок обеих сторон.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.