Степанакерт под обстрелом. Мерси, Баку

— Я, вот, не понимаю, почему весь христианский мир молчит? Ведь это религиозная война, это надо честно признать!

Я сижу в кабинете одного армянского военного. Над его рабочим столом висит герб Арцаха, на котором распростёр крылья орёл. Да, он очень напоминает орла Пентагона. Только, где была тогда Америка, когда был уже Арцах — их разделяют на исторической линейке почти две тысячи лет. И, несмотря на грозность прямых линий, здешний орёл сжимает не стрелы, а виноград и пшеницу. Правда, к гербу у хозяина кабинета по обе стороны висят два кинжала в ножнах. У кого я сижу сказать не могу, где я сижу — сказать не могу, зачем здесь сижу — сказать тоже не могу. Вот такие у меня стандарты журналистики. Прошу верить на слово. Я внимательно его слушаю.

— Ведь это война, а не эскалация. Эскалация идёт, как правило три дня, а потом спадает. А сейчас уже шестой день пошёл. Из Сирии завезли боевиков, обкололи их и они прут на позиции. Уже 200 танков подбили, сбили 100 беспилотников, а они прут. Какая же эта эскалация.

Я согласен, мне нечего добавить. Христианский мир молчит. Политика России неприемлемо гибкая, а на Кавказе уважают твёрдость. Эрдоган уже заявил, что намерен до конца поддерживать, а значит и снабжать азербайджанскую агрессию.

Получив необходимое, отправляюсь в пресс-центр. Там я разживаюсь броником с каской — очень нужная вещь в это неспокойное время. Время действительно неспокойное — сигналы воздушной тревоги звучат всё чаще.

— Ну что, случилось ли что-нибудь страшное? — звучит при встрече циничная журналистская шутка. Страшное чуть не случилось — военрокпевица Юля Чичерина попала под обстрел. Но всё обошлось благополучно. Мы встречаем её возле гостиницы «Армения». Она приехала поддержать армянских солдат.

И снова сирена, и снова все пёстрою толпою в подвал гостиницы. Армяне, русские, англичане. Журналисты, местные, обслуживающий персонал. Жители и гости столицы Арцаха.

— Рядом, рядом, где-то рядом прилетело! Бежим к машине!

Я бегу с группой военкоров, и мы садимся в машину. Место попадания находим чуть-ли не по запаху дыма, который ещё не успел развеяться. Это здание противопожарной части местного МЧС. Попросту пожарка.

Рядом с пожаркой выгорело поле. Чёрная земля ещё дымится. Осколки раскурочили несколько машин у дороги и разрушили пропускной пункт. Я воспользовался растерянностью дежурного и его отснял. Пробита стена, выбиты рамы, повсюду осколки стекла, опрокинут монитор компьютера. Подъехавшая военная полиция оттесняет прессу и оцепляет территорию. Журналисты возвращаются в гостиницу, и ловят волны скупого на скорость вай-фая, чтобы передать информацию. Степанакерт обстреливают! Срочно!

Темнеет. Буквально недавно мирный город всё больше приобретает военные черты. На улицах людей заметно поубавилось. Чья-та дьявольская рука медленно, но верно выкручивает ручку напряжённости. Откуда эти руки растут известно.

Вечером как-то уж совсем близко ухнуло, и я решил, всё-таки, надо спустится в подвал. Недолго побыв там, у ресепшена встречаю товарища из Москвы. Он приехал только вчера вечером, а сегодня уже днём попал в переплёт. Машину с прессой, в которой он находился, обстреляли на выезде из Мартакерта. Слава Богу, все остались живы.

К ночи сирены следуют одна за одной. То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя. У-у-и-и-и-и-и, у-у-и-и-и-и-и — неестественно долго вытягивается звук в ночи над Степанакертом.