Я объяснял, что сам долгое время вел переговоры с людьми, которые находились в состоянии колебаний, надеялись на власть, постепенно преисполнялись все большего отвращения к оранжевым (в том числе, и под влиянием наших действий). Я объяснял, что эти люди не имеют никакого прямого отношения к власти, что речь идет о разного рода элитах, причем отнюдь не самых крупнокалиберных. Крупнокалиберные без прямой отмашки

Я объяснял, наконец, что веду свой диалог с этими самыми «не слишком крупнокалиберными» давно – с тех пор, как Касьянов в ноябре 2011 года провозгласил «круглый стол», заявив о том, что в нем есть и открытая, и закрытая часть. Касьянову можно, а нам нет? Если мы откажемся от создания аналогичных «круглых столов», то проиграем фактически все с политической точки зрения. Кстати, если бы мы только и сделали, что вышли 23 февраля на свой митинг, то мы тоже многое бы проиграли. Не все, но многое. Но выйти на митинг раньше 23 февраля мы просто не можем. Мы и так прыгаем через голову. Молодая и слабооформленная организация собрала в декабре на митинг больше, чем Зюганов и Жириновский. Но она же не собрала критической массы! И не могла собрать. И если она сумеет это сделать, то 23 февраля, имея время на раскачку и на пределе своих возможностей. Но события развиваются. Причем стремительно. И 4 февраля тоже нужно.

Что я сделал, получив то, чего давно добивался – то есть некое решение весьма зыбкого Антиоранжевого комитета? Я сразу обратился к «Сути времени» и сказал, что НЕ НАДО – слышите? – НЕ НАДО отвлекать силы «Сути времени» на 4 февраля. Что кто хочет, тот придет, а кто не хочет, тот не придет. И что это мероприятие широкой антиоранжевой коалиции. А в широкой антиоранжевой коалиции, как и в любой широкой коалиции, не может быть филигранного политического рисунка. Я считаю одно (то же, что и «Суть времени»), а Михаил Леонтьев – другое. Но мы оба антиоранжисты. И «Суть времени» это антиоранжистская организация.

Короче – я сразу же создал систему со многими степенями свободы. «Это не мероприятие нашей организации, – сказал я. – Захотите, будете участвовать. Не захотите, не будете. Но силы не отвлекайте. Силы надо сосредоточить на 23 февраля. Иначе, помимо всего прочего, надорвемся. А вот придти на митинг 4 февраля можно. И я считаю, что нужно. Но колхоз – дело добровольное».

У нас вообще пока сетевая организация. И как в ней принимается решение – это отдельный вопрос.

В любых широких мероприятиях есть плюсы и минусы. Плюсы – в массовости. Минусы тоже понятны. Еще легче обвинить в путинизме. Но что бы мы ни делали, нас все равно в нем обвинят. Это надо понимать с полной отчетливостью. Потому что для оранжистов все делится на оранжистов и путинистов. И блюдите вы чистоту антипутинизма сколько угодно – ничего не получится.

Подчеркиваю – я не знаю, как члены Антиоранжевого комитета, который я с таким трудом сколотил, собирают, например, казаков. Или православные братства. И понимаю, что как бы они их не собирали, обязательно скажут, что это делает Кремль. Но это ведь и про наш митинг 24 декабря говорили, не правда ли? Кстати, был ли тот наш митинг таким уж филигранно нашим? На нем, как мы помним, был Черепков, и много еще кто на нем был. Так что для того, чтобы замкнуться на себе, нужно сильно вырасти.

А в политике чувство времени – это главное. Потеряешь время – потеряешь все. Политика не должна утонуть в цинизме, но и в другую крайность она тоже уходить не имеет права.

Так в чем претензии? Притом, что я совершенно открыт обсуждению претензий, которые мне выдвигают члены клуба. В том, что я не посоветовался? А о соцопросах я посоветовался? И так далее. Время лихорадочно сжимается. Я обязан находиться в различных горячих частях планеты, а также делать многое другое. Каков механизм моих консультаций? Этого механизма в организации не существует. И его не будет существовать до тех пор, пока организация не станет регулярной. 

Что мы сейчас можем сделать? Собрать съезд? Долог путь. Сначала Лицей, потом его расширение, потом создание регулярной организации, потом ее достройка до партии, потом – съезд. ВОТ ОБ ЭТОМ МЫ ТОЧНО ДОГОВОРИЛИСЬ. Для этого был собран Оргкомитет Лицея, и мы несколько раз об этом договаривались, между прочим, предоставив мне однозначное право единоличных решений. Но я за это право не держусь. Я только хочу оговорить очевидное – что у нас нет ни Политбюро, ни ЦК, ни Пленумов, ни съездов. А если бы и был съезд, то в таком цейтноте я бы не стал собирать съезд, даже чрезвычайный. И никто не стал бы.

Так о чем речь? О каком-то моем, так сказать, уклоне в волюнтаризм? Конечно, этот уклон по необходимости есть. И он все время будет в связи с молодостью стремительно становящейся организации. Но чем его сейчас можно уравновесить, не потеряв все? И нужно ли это делать на данном этапе? Совет координаторов есть. Его надо расширить? Пожалуйста! Но мы его собирать не сможем. И все это понимают. Как понимают и то, что расширять этот самый Совет координаторов можно фактически только одним способом – тем же самым волюнтаристским. А как еще?

Мы же не в сети голосование будем проводить по каждому вопросу, правда же? У нас и счетчика такого нет. Да и принцип этот мы не поддерживаем. Так в чем дело?

Почему впервые возникла подобная претензия, и в чем она? Правильно ли я понимаю ее суть? До сих пор было так: кто хочет – проводит соцопросы и приходит на митинг, а кто не хочет – нет. Пока что все было именно так, правда же? И что-то на этом пути начало получаться. Правильно ли я понимаю, что нужно менять путь? И почему его надо менять?

Если бы людям надо было надрываться, если бы я менял договоренность о 23 февраля и начинал перераспределять человеческие ресурсы – другое дело. Но я же этого не делаю. Я ресурсы – время, усилия и так далее – не перераспределяю. Я никого не начинаю перенапрягать на новом непонятном поприще митинга 4 февраля. Я только себя перенапрягаю. А остальным предлагаю придти. Причем предлагаю москвичам. Все остальным говорю: «Ребята, не тратьте лишних денег. Работайте по тому графику, по которому мы договорились».

Еще раз: дело не в том, что я не готов рассматривать претензии, а в том, что я их не понимаю. И что получается? Что я не могу использовать бренд «Суть времени»? Когда я не могу его использовать? Никогда не могу? С кем я должен консультироваться об этом использовании? Со всеми?

И что, неясно, что для организации «Суть времени» ее брендирование на 4 февраля – это огромная выгода? Но бог с ними, с выгодами – судьба России решается. Между прочим, действительно решается. Если не уравновесить чаши весов, то оранжевые победят. И их победа уничтожит Россию. Разве не так?

Путину выгодно уравновесить чаши весов? Ну, не знаю… Может выгодно, может, нет – и что? Предположим, что выгодно. Но России-то это явно выгодно. Или как? И что же, надо действовать не в интересах России для того, чтобы это не было выгодно Путину? Кстати, я не убежден, что Путину это настолько выгодно. А вот оранжевым это страшно не выгодно. Они потому и воют про происки Кремля, фальшивые митинги… Их митинги – ужасно не фальшивые! Уже обнародованы письма на «Массовке.ру», уже ясно, сколько стоит каждый оранжевый митинг. Но оранжевые все равно будут утверждать, что их митинги ужасно не фальшивые, а митинги против них – фальшивые. Это и есть оранжевая политика двойных стандартов. Что бы мы ни делали, телеканал «Дождь» и ангажированные ребята из интернета все равно найдут у нас каких-нибудь неубедительных участников митинга и их покажут. Они их и 24 декабря показывали, не правда ли? А когда таких неубедительных участников не будет, то они же их и приведут – чтобы показать, как наших.

Да, речь идет о широком антиоранжевом фронте. Но разве не оранжизм стал сейчас во главу угла? Разве не он стал основной линией размежевания?

Причастность власти? Посмотрите сайт митинга на Поклонной горе – это что, митинг «Единой России», на трибуне стоят министры? Там есть КРО – и что? А у нас 24-го не было Ивашова? Не было представителей Народного Собора (Семенко)?

Итак, я бы хотел, чтобы претензия была сформулирована.

Подчеркиваю – я не считаю ситуацию преисполненной одних плюсов. Таких ситуаций просто не бывает. Но, во-первых, политика без рисков не существует. Во-вторых, о каком механизме консультаций речь идет на данном этапе? И, в-третьих, я не призываю людей перенапрягаться, я понимаю, что они и так вкалывают из последних сил. А ведь мог бы призвать перенапрячься, сказав, что Родина в опасности и ничуть не покривив душой. Мог бы, правда? Я сам перенапрягаюсь так, что дальше некуда.

Мое обращение абсолютно не носит конфронтационного характера. Как только я пойму объем претензий и реализуемый алгоритм их удовлетворения, я попытаюсь что-то сделать. Обращаю, кстати, внимание на то, что как только мне было сказано, что надо в определенной последовательности строить передачи «Смысл игры» перед нашим митингом 23 февраля, я именно это и сделал. Я сразу посвятил целую передачу убеждениям, идеалам и так далее. Так что нельзя сказать, что я глух к чьим-то пожеланиям, когда понимаю их смысл и понимаю механизм их реализации. В данном случае я ПОКА не понимаю ни смысла, ни механизма. И это меня, честно говоря, огорчает. Но, может быть, пойму?