Ункиар-Искелесский договор: как Турция стала временным другом России

8 июля 1833 года Россией был заключен договор о дружбе и военном сотрудничестве с Османской Портой, дававшей нашей стране небывалые ранее (да и в более позднее время) преференции. Причем соглашение было достигнуто без применения военной силы, лишь благодаря ее демонстрации, да и то против общего врага – египетских сепаратистов.

Если отмотать «исторический счетчик» назад, то, пожалуй, найти сколь-нибудь заметный промежуток времени, когда Османская империя находилась в дружественных отношениях с Россией, крайне сложно. Уже с момента своего основания, после захвата Константинополя в 1453 году, отношения эти представляли разве что смену периодов откровенно горячей и холодной войн. 
Хотя четко различить их порой бывало и сложновато – почти, как с современными «гибридными» войнами. Когда, например, отряды янычар и османских артиллеристов входили в состав войск и Казанского ханства, и Крымской орды, вступавших с Московским царством в очень даже масштабные столкновения.
Ну а XVII-XVIII века вообще прошли под знаком уже официально объявляемых войн между Российской и Османской империями. Не считая «операций принуждения к миру», вроде разгрома объединенным англо-франко-российским флотом турецкой эскадры в битве при Наварино в 1827 году, для того чтобы турецкие «башибузуки», наконец, прекратили откровенный геноцид населения восставшей против османского владычества Греции. Но при этом Россия дипломатических отношений с Портой не разрывала.
Правда, спустя год, войну против османов все же пришлось начать – их султан довольно-таки вызывающе закрыл для российских судов проход через стратегические проливы Босфор и Дарданеллы. Последнее было предусмотрено еще Бухарестским мирным договором 1812 года, заключенным благодаря блестящей и очень своевременной победе Кутузова (всего за две недели до наполеоновского нашествия!) над турецкой армией. 
Что делать – султан Махмуд II, возомнив себя «великим реформатором», посчитал этот договор унизительным для себя и решил начать откровенно «нарываться». Ответ России долго ждать себя не заставил – ее войска даже как-то обидно-буднично (в самом деле, ту кампанию, в отличии от войны 1877-78 годов, вспоминают куда реже) дошли до Адрианополя, взяв не только Софию, но и мощнейшие прибрежные крепости вроде Варны.
А еще тогда же забрали у турок и присоединили к России ранее бывшие османскими вассалами прибрежные грузинские княжества на восточном побережье Черного моря. Тем самым, кстати, сделав еще один важный шаг к «собиранию грузинских земель», которые вот уже несколько столетий как были разбросаны и находились под контролем нескольких враждующих между собой государств.  
По итогам этой военной кампании был подписан Адрианопольский мирный договор, по которому наша страна восстановила прежние преференции в отношениях с османской державой. 

***

Но вся беда была в том, что сама эта османская держава в то время переживала не лучшие свои времена. Недаром приблизительно с этого времени ее в европейской прессе и дипломатии с долей презрительной жалости стали называть «больной человек Европы». 
Ладно там восстание тех же греков и готовых присоединиться к ним других славянских народов Балкан, на тот момент еще находившиеся в статусе либо вассалов, либо просто подданных Порты. У них хотя бы вера была другая, православная, подвергавшаяся со стороны турок-мусульман то большей, то меньшей дискриминации. Но против власти султана все больше поднимали мятежей и во вполне себе мусульманских провинциях – Аравии (где находились главные святыни Ислама), Сирии, Египте! И это несмотря на то, что султан носил еще и титул халифа, то есть верховного повелителя всех правоверных. Но это ничуть не мешало части правоверных, в тех же арабских провинциях, например, относиться к своему «повелителю» и его соотечественникам-туркам отнюдь не с любовью.
Забегая вперед: когда стараниями британского супершпиона и провокатора Лоуренса Аравийского в годы Первой мировой войны был инспирирован мятеж против Константинополя в Сирии, восставшие арабы вырезали турок с жестокостью, которая порой превосходила даже самые кровавые эпизоды признанных геноцидов – например, в отношении армян в те же годы.  
Впрочем, с начала XIX века центром будущего и самого опасного для султанской власти сепаратизма стал Египет. Его действительно незаурядный правитель Мохаммед Али, формально турецкий паша, но практически независимый политик, с каждым годом забирал себе все больше и власти, и территорий. Чему, отчасти, способствовал и сам султан, у которого, что называется, руки не доходили гасить мятежи на окраинах империи собственными силами, особенно с началом Греческого восстания в 20-х гг.
Именно благодаря этому Мухаммед Али и получил от султана Махмуда II карт-бланш на подавление мятежа в Аравии, где как раз тогда зарождалась будущая Саудовская династия. Этот мятеж египетским пашой был подавлен, но и отдавать обширную территорию своему формальному сюзерену он не спешил, фактически присоединив ее к Египту, да еще и прозрачно намекая на желательность признания султаном этого факта, желательно с возведением себя в ранг наследного правителя. То есть уже практически полноценного монарха, а не наместника, как ранее, и родоначальника новой династии.
Махмуд на такие запредельные требования не согласился, справедливо считая, что они станут лишь временной отсрочкой от полного отделения обширных территорий от Османской империи. В ответ египетский правитель повернул оружие против своего формального сюзерена и, без труда захватив Сирию, начал быстрое продвижение по малоазиатским провинциям в сторону Константинополя.

***

Вот тогда султану и пришлось вспомнить о своих бывших противниках, но куда более умелых, чем его все никак не отреформированное войско, – бойцах российской армии. Отчаявшийся монарх готов был просить помощи и у европейцев, несмотря на память о недавнем разгроме их эскадрами османского флота при Наварино. Но те заняли откровенно выжидательную позицию. Возможно, и потому, что были отнюдь не против, чтобы в Константинополе появился новый энергичный правитель. С которым Лондон и Париж, и так неофициально поддерживавшие хорошие отношения, уж точно бы быстро договорились насчет усиления антироссийской политики, причем не прежними откровенно «беззубыми» методами, как раньше.
Но такая перспектива, понятно, не устраивала уже Петербург. Откуда в ответ на зондирование почвы османскими дипломатами был послан в ноябре 1832 года спецпредставитель императора Николая II – генерал Муравьев. 
Это был один из самых талантливых отечественных полководцев XIX века, в будущем – наместник Кавказа, а в ту пору – дипломат. Его уважали и в советской историографии, так что в 1963 году даже вышел в свет посвященный ему неоднократно переиздававшийся роман «Горы и звезды» Николая Задонского. 
Обсудив с султаном в общих чертах перспективы будущего сотрудничества между странами, Муравьев отправился в Египет. Однако Мухаммед Али и его сын, командовавший египетской армией уже на подступах к Константинополю, поначалу пообещав отказаться от своих слишком уж запредельных амбиций, в итоге показали себя абсолютно недоговороспособными и угрозу с османской столицы не сняли. 
А ведь турецкая армия, несмотря на наличие в своих рядах таких талантливых советников, как уважаемый и ныне в качестве теоретика военной стратегии немецкий генерал Мольтке, терпела поражение за поражением и помешать победному маршу египетских сепаратистов не могла.
Тогда вернувшийся в Константинополь Муравьев резонно решил использовать в дополнение к дипломатии и «последний довод королей» – вооруженную силу. По его запросу уже в феврале 1833 года в османскую столицу прибыла эскадра адмирала Лазарева, привезшая с собой еще и почти 30-тысячный десант. К которому после двух новых рейсов на протяжении последующих недель добавилось еще около 10 тысяч бойцов.
Тогда уже почти торжествующим от предвкушения близкой победы египетским мятежникам и пришлось с горечью осознать суть поговорки «против лома нет приема». А «другого лома», дабы победить закаленных в боях российских воинов, у Мохаммеда-паши, несмотря на все старания иноземных инструкторов (преимущественно французов) просто не было даже в далекой перспективе.
В итоге нашим солдатам даже не пришлось проливать кровь на чужой земле, пусть даже и за стратегические интересы своей Родины. Египетским сепаратистам хватило всего лишь убедительной демонстрации силы, чтобы отвести войска подальше от Константинополя, за горные цепи Таврского хребта.

***

Конечно, это не означало, что Мохаммед Али потерпел некое сокрушительное поражение. Отнюдь нет – его армия изрядно трепала нервы султану вплоть до начала 40-х годов XIX века.
Но и в Петербурге тоже было немало трезвомыслящих политиков, не строивших особых иллюзий на предмет надежды «русский с османом – братья навек». Речь шла, максимум, о применении в российских интересах древней формулы «враг моего врага – мой друг». Когда в противостоянии египетским сепаратистам (и стоявшим за ними европейцам) Российская и Османская империи вступили в ситуационный союз. 
Подобно тому, как и в XXI веке ситуационный союз Москвы и Анкары, определяется отнюдь не каким-то несуществующим единством абсолютно по всем важнейшим политическим вопросам. Но, тем не менее, по некоторым из них общая точка зрения наличествует – например, желание США свергнуть турецкого лидера в ходе инспирированного военного переворота, чему так удачно помешала Россия. Ну а теперь, соответственно, Турция является ситуационным союзником нашей страны, хоть и не очень-то надежным…    
Понятно, что будущее русско-османского союза XIX века было бы очень незавидным, если бы его общий враг вдруг бы исчез, например, после сокрушительного поражения. Так зачем же было России радикально громить египетскую армию, чтобы в «благодарность» Константинополь, избавленный от серьезной угрозы, опять вспомнил о своих вековых амбициях в зоне российских интересов? 
Так что пока «египетский фактор» по-прежнему составлял более, чем важнейшее значение для будущего стабильности султанского трона, в Константинополь прибыл другой российский генерал и дипломат – граф Орлов. Уже успевший набраться немалого опыта в турецких делах – еще во время заключения Адрианопольского договора с османами в 1829 году.
Как невесело шутили тогда иностранные дипломаты: не получил тогда хорошего бакшиша от российского спецпосланника из числа турецких чиновников разве что сам султан. С другой стороны, а чего было стесняться – Порта была единственным государством в мире, где чиновники официально не получали жалованья, и также официально жили за счет именно этих самых бакшишей. И даже обязаны были платить с них налоги в султанскую казну, не считая подношений своим начальникам.
С другой стороны, бакшиш бакшишем, но не будь у османского самодержца очень весомых аргументов в виде лишь временно отступившей, но отнюдь не разгромленной египетской армии, с одной стороны, и зримого присутствия российской военной помощи в виде мощного военного десанта, с другой, вряд ли он согласился бы подписать столь выгодный для России договор, как Ункиар-Искелесский. 
Документ предусматривал не просто «режим наибольшего благоприятствования» русским купцам и беспрепятственный проход русских же военных кораблей через Проливы. Представляя собой договор о дружбе и сотрудничестве, он предусматривал и взаимное оказание военной помощи – в случае нападения на одну из сторон! Что, кажется, вообще отмечалось в истории российско-турецких отношений единственный раз в истории.
Но с учетом трезвой оценки Петербургом «качества» гипотетической «помощи» турецкой армии, которую российские солдаты сами еле спасли от разгрома, в секретном дополнении к документу эту «помощь» решено было заменить согласием Константинополя закрывать Босфор и Дарданеллы для прохода кораблей, военных и гражданских, тех стран, на которые укажет Россия. Кандидатами, конечно же, были, в первую очередь, самые заклятые друзья нашей страны – Англия и Франция.
К сожалению, такая не просто «оттепель», а настоящая «весна» в двусторонних отношениях между Россией и Османской Портой продлилась относительно недолго, всего 8 лет. Пока 13 июля 1841 года в Лондоне не была подписана уже новая Конвенция, регулировавшая проход боевых кораблей через Проливы, по которой Петербург был лишен права «вето» на подобные проходы. 
Справедливости ради, надо отметить, что эта новая Конвенция не имела вид какого-то откровенного дипломатического поражения нашей страны – просто на тот момент «ситуационно-союзническими», причем именно по турецкому вопросу, были как раз наши отношения с Британией. 
Соответственно, давить на такого временного союзника российская власть посчитала не самым лучшим решением. Действительно, вплоть до начала Крымской войны 1853-56 годов русско-турецкие отношения были если и не всегда безоблачными, то явно носили на себе печать Ункиар-Искелесского договора о сотрудничестве…
Так или иначе, и этот договор, и предыстория его подписания, стали одним из самых ярких успехов российской внешней политики XIX века. 

Художник: Л. Лагорио.