«… И ТЕМ ПОМОЧЬ ЧЕСТНЫМ БОЙЦАМ…»
В учебниках, мемуарах и прочей исторической литературе Приказ Сталина № 227 упоминается так часто, что о нем наверняка слышал каждый россиянин. Меж тем, точное содержание этого документа мало кому известно, а меж тем, в нем много любопытного. К примеру, следующие пункты:
2.б. Сформировать в пределах армии 3-5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (по 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизии выполнить свой долг перед Родиной.
2.в. Сформировать в пределах фронта от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости, и поставить их на трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.
Естественно, такие жесткие меры вынуждала принимать обстановка, сложившаяся в начале Великой Отечественной войны, а не воспетая «певцами перестройки» врожденная кровожадность высшего руководства страны.
«ЖМИ-ДАВИ»
За несколько месяцев до начала войны Хайдара Искандярова, служившего «срочную» в Карелии (337-й стрелковый полк 54-й дивизии), перевели из минометного взвода в санитарный, сразу же присвоив звание старшины (четыре «треугольника» в петлице) и поставив на должность фельдшера. Столь резкий карьерный скачок объясняется просто: в армию Искандярова призвали с третьего курса Саранского медучилища.
Солдатская служба в Карельских лесах и болотах – дело неимоверно тяжелое. Сколько раз во время учений приходилось ночевать на снегу в сорокаградусный мороз. Закутаешься в шинель – вроде тепло, а через десять минут просыпаешься от стука собственных зубов. Делать нечего, встаешь, начинаешь приседать, подпрыгивать. Через пару минут пот градом льет и можно снова ложиться. Еще на пятнадцать минут…
Каждому солдату на неделю выдавали маленькую одноразовую спиртовку, похожую на тонкую консервную банку, только с крышкой наверху. Открываешь ее, поджигаешь, и можно снег в котелке растопить для чая, или закоченевшие руки отогреть. Бойцы эти спиртовки называли «жми-дави», и по прямому назначению почти не использовали (по вполне понятной причине).
Конечно, интенданты, чтобы солдат в соблазн не вводить, заправляли эти агрегаты не чистым спиртом, а какой-то смесью, но наши ребята быстро нашли выход. Спирт из раскуроченной спиртовки выливали на полотенце, которое потом выжимали над кружкой (отсюда и название). На ткани оставался серый налет, а отфильтрованная жидкость принималась внутрь. Немного, а приятно.
«ЕЩЕ СТРАШНЕЕ БУДЕТ…»
Утром 22-го июня 1941 года узнали о начале войны. Сразу же погрузились на машины и к границе. Навстречу раненые пограничники бредут, перепоясанные пулеметными лентами, как революционные матросы в кино.
Нашел Искандяров свой полк, доложил комбату Самсонову (участнику боев в Испании). Судя по первому приказу комбата, обстановка на том участке фронта сложилась самая, что ни на есть, хреновая.
– Так, старшина, собери всех поваров, хлебореза, оружейника, санитаров. Всех, кого найдешь. Впереди будет небольшой мост, займи там оборону и держи, финнов не пускай.
Собрал Хайдар свою «кухонную» команду, и пошли они выполнять приказ. Точнее поползли, как раз обстрел начался. Сам Хайдар впереди полз, остальные метрах в семи позади. И тут как ахнет: десять снарядов один за другим, совсем рядом. Вжался в землю, решил подождать своих, а их все нет и нет. Пополз обратно и волосы дыбом встали: снарядные воронки, земля дымится, около них куски трупов. И все это в нескольких метрах от него. Бог миловал, иначе и не скажешь.
Из его команды в живых остался всего один – хлеборез Бирюков, да и у того обе ноги по самый пах оторвало. Кровища хлещет, а сам белый, как простыня. Искандяров весь запас бинтов из санитарной сумки на перевязку истратил, а кровь не останавливается. Снял с обоих гимнастерки, разорвал на жгуты, кое-как перетянул обрубки, потащил Бирюкова в тыл.
Доложил Искандяров комбату: так мол и так, до моста даже добраться не успели. Тот молча посмотрел на ошалевшего от войны парня, в глазах мелькнуло сочувствие. Хайдар выдавил из себя:
– Товарищ подполковник, неужели на войне всегда так страшно?
– Эх, старшина, еще страшнее будет…
ЧУДОМ ВЫЖИВШИЙ
Сперва воевали с азартным огнем в глазах: «Как же, обязательно победим. Мы этим финнам уже вломили в сороковом году, и теперь кровью умоем». Один раз дошло то того, что солдаты роты отказались выполнить приказ об отступлении. Над окопами гул голосов: еще и в бой вступить не успели, а приказывают отходить. Старшина Сахаров на бруствер выскочил.
– Это приказ предательский! Ни шагу назад не сделаем, будем воевать!
На том и порешили, а через час на взмыленной лошади прискакал адъютант комполка.
– Вы что, мать вашу так, тут сидите! Отходите срочно, вас окружают! Быстрей, быстрей!!!
Тут уж рванули…
Так и воевали. Копали траншеи, занимали оборону. Отходили, снова копали, снова занимали, снова отходили… Как-то раз на лесной дороге колонну обстреляли из засады финские пулеметчики. Из полсотни человек десять полегли в первую же секунду, остальные ломанулись в лес. У зам.комбата старшего лейтенанта Святкина (земляк, из Мордовии) пулей пилотку пробило, а рядом с Искандяровым смерть впритирку прошла. Санитарная сумка, висевшая справа, насквозь пробита несколькими пулями. Противогазная сумка, висевшая слева, пробита. Котелок, который нес в руке, пробит. Еще раз Всевышний уберег.
И на этом везение не закончилось. Во время разведки боем офицеры роты укрылись за огромным гранитным валуном. Комроты, замполит, три командира взводов и фельдшер Искандяров. Казалось бы, эту махину ни один снаряд не прошибет. И тут крик по цепи: «Санинструктор, тут раненый!» Только отбежал, в то самое место ударила минометная мина (траектория-то навесная). Всех офицеров наповал.
«НУ, СЕЙЧАС ЗАРЕЖУТ…»
Числа 27 июля 1942 года 54-ю стрелковую дивизию вывели в Резерв для отдыха и пополнения. На следующий день всех построили и зачитали тот самый Приказ № 227. Больше всего поразила вступительная часть: ну, о сложном положении на фронтах – это ясно, но вот БРАТЬ ПРИМЕР С ПРОТИВНИКА, создавая штрафные роты и батальоны. Тут и слов не подберешь.
Искандяров подумал про себя: «Не дай Бог туда попасть», а через пару дней его вызвали в штаб дивизии. Принял его зам. по политчасти. Фамилия, имя, отчество?.. Национальность?.. Татарин? Это хорошо, татары ребята боевые.
– Такое дело, товарищ старшина, нам вас порекомендовали, как хорошего специалиста. Принято решение направить вас фельдшером в штрафную роту дивизии. Там хорошо, год за шесть лет идет, раньше домой попадете. И денежный оклад у постоянного состава, как в гвардейский частях – двойной.
Хайдар, как положено, ответил: «Есть!», а в мозгу билась мысль «Это какая же сволочь меня порекомендовала?!»
Следом за назначением последовал приказ: найти тылы штрафной роты. К месту Искандярова сопровождали два штрафника в черной флотской форме – морячки или из морской пехоты. Идти по лесу долго, километра три, а в голове одна мысль: «Ну всё, сейчас зарежут!»
На деле все оказалось не так уж и страшно. Командир роты – старый знакомый – старший лейтенант Бондарь, участник «финской», который в полковой учебке старшиной был. Именно он, как оказалось, и перетащил к себе фельдшера Искандярова. Бондарь, похоже, до службы успел срок «отсидеть»: фельдшера, во всяком случае, он называл по лагерному – «лепила».
В отдельную 51-ю штрафную роту направляли солдат дивизии за чисто армейские преступления. Впрочем, считать ли эти поступки преступлениями – это ты, дорогой читатель, решай сам. В штрафную, к примеру, попадали разведчики, которые не смогли вытащить из «поиска» всех своих убитых и раненых. А один старшина попал под трибунал за то, что его послали в тыл, получать «наркомовские» на весь батальон. Он их получил – двадцатилитровую канистру с водкой на двести человек, а на обратном пути заглянул к знакомой санитарке из медсанбата. Пока они там шуры-муры разводили, канистру кто-то и увел.
Должностное преступление налицо, а старшина-то разведчик заслуженный, «языков» не раз притаскивал, награды имеет. По этому случаю даже специальное заседание трибунала состоялось: лишать его орденов, или оставить? Решили оставить.
Правило пребывания в штрафной роте было самое простое. Отвоевал три месяца и возвращайся в свое подразделение. Если ранение получил, то сразу после ранения. И опять Искандярову повезло: в роте была вакантной должность командира взвода. На нее Хайдара и назначили, с ходу присвоив звание лейтенанта. Правда, на этой должности Искандяров пробыл всего неделю, но звание осталось.
Служба у штрафников оставалось просто службой: держи оборону, не пускай противника. Конечно, штрафникам выделили самый опасный участок, где ни дня не проходило без обстрелов, но и это была всего-навсего обычная фронтовая жизнь. Развлекались, перекрикиваясь с финнами через нейтральную полосу. Те: «Солдаты, ваше дело проиграно, все равно вас убьем, переходите к нам, сдавайтесь в плен. Будут вам теплые бабы под боком и спокойная мирная жизнь». А наши морячки виртуозно заворачивали им в ответ фронтовые матерные стихи: «Я тебе скажу без нот, сука ё..ная в рот…» Весело, короче говоря. А в полукилометре позади роты еще одна линия траншей вырыта, и в ней солдаты с пулеметами. Заградительный отряд. Чтобы в случае отступления штрафников «подбадривать» очередями в спину. Тоже весело.
Впрочем, штрафники не унывали. Как-то раз шли из бани и встретили в лесу командира полка по фамилии Сологуб, который по своим делам на санях ехал. Ссадили его вместе с адьютантом и ездовым, мол «наши командиры пешком ходят». Пригнали потом лошадь с санями к командиру штрафной: принимай, старшой. Бондарь их, естественно, матом обложил: «Отвезите обратно!» Те ни в какую: известное дело, дальше фронта не пошлют, больше пули не дадут…
В другой раз с дивизионного склада два ящика консервов пропало. Кладовщики звонят в штрафную: «Это ваши, больше некому!» Организовали, конечно, дознание, но ни одной банки так и не нашли. Уже позже, когда все было съедено, мужики сами признались. Они, оказывается, ящики на «нейтралку» ночью вытащили, метрах в ста от переднего края. Ночью ползали, доставали сколько надо. Риск, но зато сытые.
В штрафной был недолго: кто-то свой срок отбыл и в часть вернулся, кого-то убило. Пополнения не пришло ни разу и через полгода роту расформировали. Вернулся Искандяров к обычной фронтовой жизни, фельдшером в 118-м полку.
«У МЕНЯ РУКИ ЕСТЬ…»
Через некоторое время снова вызвали в штаб дивизии: у вас уже опыт есть, пойдете во вновь создаваемую 51-ю штрафную роту. Что тут поделаешь, придется…
Дело, вроде, привычное, но на этот раз контингент другой – воры ростовские, астраханские, одесские. Здоровые мужики лет по тридцать и старше. Все синие от тюремных наколок. Ну прямо картинные галереи: «перстни» на пальцах, кресты на всю спину… У одного, стыдно сказать, даже на том самом месте похабная картина наколота.
О прошлой жизни вчерашние зэки говорили без стеснения. Один (культурный такой), назначенный в санитары к Искандярову, сразу сказал: «Я медвежатником был, замки у сейфов ломал». И сразу же последовало чисто деловое предложение: «Ты, лейтенант, меня отпусти, а через три дня я твоих родителей озолочу». Воры, что тут еще скажешь.
В числе штрафников было даже два интеллигента: инженер, который вовремя не успел в своем городе водопровод починить, и начальник одной их исправительных колоний (странно, что его еще в поезде не зарезали). У инженера, когда он задремал на солнцепеке, ростовский вор по фамилии Бондаренко снял с руки часы и принес их Искандярову:
– Лейтенант, мы видели, у тебя часов нет. Бери вот, носи.
– Да ты что, сдурел, отнеси их обратно!
– Хоть убей, обратно не понесу.
И этот случай был далеко не последним. Другой штрафник-санитар принес Искандярову белый врачебный халат, стетоскоп и новые валенки. Бери, мол, лейтенант, по случаю достались. А он оказывается, их в медсанбате спёр. Когда по этому поводу в роту позвонили, Хайдар не сдержался, схватил один из подаренных валенков и начал охаживать «дарителя» по чему попало:
– Ты, скотина, ты что мне принес?! Неси немедленно все обратно.
– Слышь, лейтенант, ты хоть меня убей, хоть расстреляй, но обратно я ничего не понесу. Я – вор, это мне в падлу.
А расстреливали, надо сказать, в штрафной роте безо всяких. Офицер из особого отдела – «особняк», надзиравший за штрафниками, имел здесь полную власть. К примеру, один из солдат отказался идти на пост. Его уговаривать начали, а он ни в какую: «Не пойду и всё тут!» День с ним валандались, два… а на третий построили роту, вышел вперед ротный с «особняком», зачитали приказ о приговоре к высшей мере, потом скомандовали: такой-то, выйти из строя. С того сразу же весь блатной гонор слетел, завизжал «Нет, нет, я больше не буду, не расстреливайте!!!» И упирается… Ротный дело своё туго знал, назвал по фамилиям двух таких же «отказников».
– Вывести осужденного из строя.
Те намек поняли: сегодня его, завтра их. Потащили,.. а невдалеке уже могила выкопана…
Долго ротный с «особняком» спорили – кому из них провинившегося в расход вывести. Спор выиграл ротный.
Еще один попал под суд за самострел – руку через шапку, набитую землей, прострелил. Никто его не арестовывал, просто перед построением поставили отдельно. «Особняк» зачитал приговор, без лишних слов вынул из кобуры ТТ и влепил тому пулю в затылок. В упор. А наутро позвонил в дивизию и доложил: «Батя, я тут одного шлепнул».
Вообще зэки, они везде зэки. На передовой умудрялись мастерить из каких-то железок ножи. И рукояти не простые, а наборные, в три цвета – белый, черный и серый. Из чего?!! Кто его знает.
Вскоре, в 44-м году, началось наступление. Штрафников, как водится, погнали в самую мясорубку. Всех прелестей этих боев Искандяров не видел, находился чуть позади. Но вот навсегда в память врезалось, как к нему принесли того самого ростовского вора Бондаренко. Нога выше колена оторвана, кость торчит, лохмотья кровавого мяса висят… А он счастливый, улыбается, во всё горло блатную песню орет. Уж не тронулся ли умом от боли.
– Ты что, сдурел?!! У тебя же ноги нет.
А тот оскалился золотыми фиксами:
– Эх, лейтенант, что ты понимаешь? Ноги нет, зато руки остались. Я же вор, мне ноги ни к чему.
«ЗА ЧТО ПОПАЛ?..»
В штрафной роте Искандяров был до осени 44-го, до следующего расформирования, оставшихся в живых штрафников перевели в часть на полные права. Дальше воевал как все. Наградами командование особо не баловало: медали «За боевые заслуги», «За отвагу» (вытащил с поля боя двадцать пять раненых с оружием), орден Красной Звезды, медали «За взятие Кенигсберга», «За освобождение Праги», «За победу над Германией».
Когда пришло время выходить на пенсию, выяснилось, что у сорокалетнего Хайдара Сабировича Искандярова трудовой стаж перевалил уже за третий десяток лет: на войне год за три, в штрафной год за шесть. Когда встречался в Саранске с фронтовиками, завязывались традиционные разговоры: «Где воевал? С какого года?» Услышав, что он служил в штрафной роте, практически все спрашивали: «За что попал?» Приходилось объяснять.
После войны он встретился только с одним своим «подопечным». Дело было в Волгограде и тот, похоже, завязал со своей прежней жизнью. А в родном Лямбирском районе он встретил мужика, служившего в своё время в заградотряде. Говорил тот неохотно, а через несколько лет просто повесился. Видно, не смог жить с воспоминаниями о том, как стрелял по своим из пулемета.
