Отношения средств массовой информации и армии в России никогда не были так плохи, пока Чеченская война довела их до открытой неприязни. С тех пор поток взаимных обвинений и оскорблений не ослабевал. Военные говорили, что пресса и телевидение необъективны, некомпетентны, непатриотичны и даже продажны. В ответ они слышали, что армия погрязла в коррупции, небоеспособна и старается скрыть от народа неприглядную правду, сваливая свои грехи на журналистов. В этом конфликте объективно не заинтересованы ни армия, лишающая себя возможности влиять на общественное мнение, ни СМИ, теряющие доступ к важному массиву информации, ни, наконец, общество, финансирующее армию и имеющее право знать, что там, черт возьми, происходит.
Острота отношений отчасти была вызвана тем, что командный состав российской армии вырос в тот период, когда о ней писали только хорошо. Публичная критика из уст гражданского «щелкопера» тогда для них стала в новинку.
В странах с так называемыми демократическими традициями и независимой от государства прессой напряженные отношения между СМИ и военными – привычная вещь, рутина. Даже в США, где уважение к свободе слова впитывается с молоком матери, в ряде исследований военные высказывались о прессе крайне негативно: «Журналисты – эгоисты по определению… Они думают только о том, как прославиться и как раскрутить тиражи своих изданий» (майор ВВС Дуэйн Литтл) или «Прессой движет жадность. Военными движет беззаветное служение стране» (подполковник Джордж Розенбергер).
Объективно принципы, по которым живет армия и по которым живет пресса, несовместимы по огромному числу пунктов. Армия невозможна без секретов – СМИ стоят на стремлении их выведать и опубликовать раньше конкурентов. Армия иерархична и построена на жесткой дисциплине – пресса анархична, не признает авторитеты и всегда во всем сомневается. И так далее.
Напряженность возрастает в периоды ведения армией боевых действий и особенно – в периоды неудачных боевых действий. Неудивительно, что 52 процента опрошенных американских генералов, служивших во Вьетнаме, утверждали, что американское телевидение во время войны гонялось за сенсациями, а не за истиной, и посчитали его деятельность «мешавшей победе».
Разумеется, есть иная точка зрения: «Не служба теленовостей наносила вред армии. Ей вредила несостоятельная политика руководства, не имевшего рецептов победы. Фиксирование средствами СМИ такой несостоятельности – безусловно в числе высших интересов нации» (лейтенант береговой охраны Майкл Нолан). Дело не в том, какая из этих позиций верна. Дело в том, что Пентагон рассматривает недовольство прессой и ТВ как повод не для «развода» с ними, а для поиска новых форм сотрудничества. Военным может не нравиться, что пишут и говорят о них журналисты. Но они понимают, что, если хотят услышать и что-то другое, надо идти навстречу журналистам, а не отталкивать их.
Война на два фронта
Вьетнамская война – самая длинная в американской истории, и СМИ присутствовали на ней с самого начала. Так как в армии США во Вьетнаме не существовало пресс-службы и не было линии фронта в привычном понимании, журналисты в принципе могли ездить куда угодно. Формально аккредитация требовалась, но процедура ее была упрощена до предела.
В первые годы вьетнамской войны армия пользовалась поддержкой СМИ.
Но по мере расширения боевых действий и вовлечения в них все новых частей армии США общественное мнение, которое вначале негативно относилось к критике в адрес Пентагона, начало склоняться в другую сторону. Происходило это по мере того, как падало доверие к вашингтонской администрации. Вплоть до 1968 года президент и военное руководство твердили американцам, что победа уже не за горами. Но наступление вьетнамцев в праздник Тет 1968 года вбило клин между армией и СМИ. Хотя в военном отношении наступление стало поражением, пропагандистская победа Вьетконга оказалась бесспорной. Главной ее целью были не вьетнамцы, а американцы. Вьетконговцы показали им, что победные пресс-релизы Вашингтона, в которых силы партизан объявлялись сломленными и уничтоженными, – ложь. Особенно заставил журналистов взвиться на дыбы штурм американского посольства в Сайгоне. «Сокрушенные» вьетнамцы показали американскому народу, что в состоянии оказаться в любой точке и делать что заблагорассудится, – и показали это при помощи американских СМИ.
Наступление Тет стало водоразделом в отношениях армии и журналистов. Президент Ричард Никсон в мемуарах позднее написал: «Больше чем прежде телевидение стало показывать человеческие страдания и жертвы. Какие бы цели при этом ни ставились, итогом была полная деморализация общественности дома, поставившая под вопрос саму способность нации консолидироваться перед лицом необходимости вести войну где-то вдали от рубежей страны». А обозревателю журнала «Ньюсуик» Кеннету Кроуфорду такой ход событий дал основания написать, что Вьетнам оказался «первой войной в американской истории, когда СМИ были дружелюбнее настроены к нашим врагам, чем к союзникам».
Вьетнамская война впервые продемонстрировала, по словам телекомментатора Джеймса Рестона, что «в век массовых коммуникаций под объективами камер демократическая страна более не в состоянии вести даже ограниченную войну вопреки настроениям и желаниям своих граждан». Так масс-медиа стали реальной военной силой. Естественно, осознание этого факта не улучшило отношений между армией США и прессой. Администрация президента Линдона Джонсона, не имея возможности блокировать антивоенную информацию, перед лицом «второго фронта» развернула мощную пропагандистскую кампанию в поддержку войны. Это означало целую серию пресс-конференций, пресс-релизов и интервью, раздававшихся командованием в Сайгоне и Вашингтоне с целью убедить СМИ в явном прогрессе в военных действиях. Тогдашний министр обороны Роберт Макнамара выдавал горы цифр: количество убитых врагов, захваченного оружия, умиротворенных деревень и так далее. Но поскольку победа все не приходила, репутация ряда профессиональных военных оказалась подмочена. Сильнее всех пострадал главнокомандующий американскими войсками во Вьетнаме генерал Уильям Уэстморленд, которого президент Джонсон особенно активно понукал к публичным обещаниям.
Травмированные поражением США во Вьетнаме, многие офицеры стали искать объяснения происшедшего. Было так естественно возложить часть вины на ежевечерние теленовости, регулярно показывавшие обывателю трупы, разрушения, пожары и другие обыденные приметы войны. В результате даже успешная в военном отношении операция в коротком репортаже выглядела бойней, невольно порождая вопрос, стоит ли все это потерянных человеческих жизней.
Уэстморленд описывал это так: «Телевидение обречено создавать искаженное представление о событиях. Репортаж должен быть кратким и насыщенным, в результате чего война, которую видели американцы, выглядела в высшей степени жестокой, чудовищной и несправедливой».
Однако и прессе было что возразить. «Американское общество восстановили против войны не репортажи, а людские потери, – считал военный историк Уильям Хэммонд. – Число сторонников войны в опросах падало на 15 процентов всякий раз, когда количество жертв менялось на порядок». Вьетнам на долгие двадцать лет подорвал доверие СМИ и общества к правительственной информации. Единожды убедившись, что Вашингтон лжет, пресса далее любое заявление федеральной власти встречала как очередной обман или полуправду. В конце концов, говорили журналисты, дело правительства – убедить народ, что война, которую оно начинает и ведет, – правая и необходимая. И если чиновники с этой задачей не справляются, вините их, а не нас.
Ярость без границ
В 1983 году американские войска высадились на Гренаду – небольшой остров в Атлантике. Операцией «Ярость» руководили старшие офицеры, во Вьетнаме командовавшие взводами. Они принесли на Гренаду свои воспоминания о масс-медиа, и потому в этой операции американских вооруженных сил СМИ были просто проигнорированы. Формально «выведение прессы за скобки» объяснялось соображениями безопасности, секретности и транспортными ограничениями. Позднее, правда, министр обороны Каспер Уайнбергер открещивался от этого решения и указывал на командующего операцией вице-адмирала Джозефа Меткалфа. Меткалф в свою очередь отрицал, что изоляция прессы была спланированным актом, и оправдывался тем, что на разработку всей операции «Ярость» ему отвели 39 часов. Но никто не сомневался, что основной причиной, по которой он оставил журналистов «за бортом», стала боязнь и нежелание репортажей «во вьетнамском стиле».
Пресса, конечно, была в ярости. Мало того, что им никто не помог попасть на Гренаду, так военные еще и отыскали репортера, случайно оказавшегося на острове в момент начала операции, и вывезли его на флагманский корабль. А морская авиация атаковала лодку с журналистами, пытавшимися самостоятельно попасть на Гренаду, чуть не потопила ее и вынудила повернуть назад.
369 американских и зарубежных журналистов два дня ждали на Барбадосе, пока им разрешат попасть на Гренаду. Наконец на третий день военные пустили, но не всех, а сформировав так называемый пул: группу представителей разных газет, информационных агентств и телекомпаний. Особенностью впервые примененной системы пула было то, что журналистам полагалось держаться группой, им показывали только то, что считали нужным сопровождавшие их военные, а предоставлять информацию они должны были не только для своих изданий, но и для других заинтересованных СМИ.
Протесты прессы оказались столь сильны, что Пентагон создал специальную комиссию. В 1984 году она выдала список рекомендаций по работе армии с масс-медиа. Главный совет заключался в том, чтобы планирование работы со СМИ входило в общий план военной операции. Предполагалось также оказывать журналистам помощь в вопросах связи и передвижения. Рекомендовалось продолжить формирование журналистских пулов в случаях, когда свободный доступ всей прессы в зону боевых действий невозможен. Каспер Уайнбергер принял советы к исполнению. И уже скоро армии подвернулся повод испытать их на практике.
Наше дело правое
В декабре 1989 года США решили устранить диктатора Панамы Мануэля Норьегу. Операция «Правое дело» была по-своему уникальной (см. подробнее об этой операции >>>). В одну ночь большому количеству групп спецподразделений предстояло одновременно атаковать множество целей на территории Панамы. Это позволяло получить дополнительное превосходство в бою и избежать ненужных жертв среди мирного населения. Кроме того, к моменту, когда журналисты сумели хотя бы намекнуть на возможность неудачи, все уже было бы кончено.
Президент Джордж Буш потребовал просчитать варианты реакции прессы до и во время проведения операции «Правое дело». В специальном докладе пресс-секретарь президента Марлин Фитцуотер убедил Буша, что реакция в целом ожидается позитивная, но отдельная критика не исключена. Проведение операции ночью, однако, сулило, что к утру, к первым теленовостям, армия хотя бы на каких-то участках добьется успехов, к которым можно будет привлечь внимание СМИ.
Хотя в военном отношении операция прошла неплохо, в части работы с журналистами она обернулась полной катастрофой. Самолет с пулом опоздал в Панаму на пять часов. Затем прибывших продержали все время вдали от зоны боевых действий. Что касается остальной прессы, то Южное тактическое командование по каким-то причинам ожидало человек 25–30, а никак не в десять раз больше. В результате всех приехавших собрали на авиабазе Говард, где представители госдепартамента «кормили» их отфильтрованной информацией, которая устаревала быстрее, чем ее сообщали, да телерепортажами Си-Эн-Эн.
Как и после Гренады, Пентагону пришлось формировать комиссию, Одна из ее рекомендаций – уменьшить уровень опеки журналистов и степень секретности происходящего. Свои выводы сделала и пресса: ее экипировка должна быть легче и автономнее, а в части передвижений надо полагаться только на себя.
Спустя девять месяцев, в августе 1990 года, Саддам Хуссейн вторгся в Кувейт…
От «Щита» к «Буре»
Саудовская Аравия согласилась принять пул американских журналистов при условии, что их будут сопровождать американские военные. Быстро сформировали группу из 17 человек, представлявших радио, ТВ и газеты, расположенные в Вашингтоне. За исключением первых двух недель работы, они могли свободно передвигаться, искать источники информации, наблюдать в подробностях перерастание операции «Щит в пустыне» в операцию «Буря в пустыне».
На первых порах крупнейшие национальные СМИ были настроены довольно критически. Писали о неразберихе, о неподготовленности войск и их оснащения к операциям в пустыне, низком моральном духе солдат. Однако затем в Саудовскую Аравию в возрастающих количествах стали прибывать журналисты из небольших местных газет и телестанций, чтобы рассказать о воинских частях и даже отдельных солдатах-земляках. К декабрю число представителей прессы в Эр-Рияде выросло уже до 800. Они приблизили армию к среднему американцу, сделали ее понятнее и человечнее. В провинции развернулась кампания «Поддержим наши войска». Национальные СМИ обнаружили, что негатив больше «не продается». Патриотизм снова вошел в моду. Опросы общественного мнения демонстрировали, как когда-то, абсолютную поддержку внешней политики правительства. И тональность репортажей крупнейших СМИ начала меняться.
Министерство обороны перестало беспокоиться по поводу отрицательных публикаций. Пресс-секретарь Пентагона Пит Уильяме, формулируя подход его службы к репортажам из Кувейта, сравнил его с правилами, установленными генералом Эйзенхауэром перед вторжением союзников во Францию в 1944 году или Макартуром во время корейской войны: «Пишите что угодно, лишь бы это не ставило под угрозу военные планы и жизни солдат». Обязательные для прессы правила запрещали «описание деталей будущих операций, раскрытие данных о вооружении и оснащении отдельных частей, о состоянии тех или иных позиций, если последнее может быть использовано противником во вред армии США».
Во время боевых действий журналистов обязали следовать определенным правилам, установленным командованием. Главное из них – в передовые части не допускались не члены пула, а все перемещения здесь осуществлялись только в сопровождении офицера по связям с общественностью. Все гражданские, оказавшиеся в расположении передовых частей без особого разрешения, незамедлительно выдворялись.
Цензура по-американски
Наконец, военные установили систему предварительного просмотра текстов до их публикации. Пресса крайне негативно отнеслась к этому нововведению, от которого за версту пахло антиконституционной цензурой. Военные так не считали: они говорили, что не могут запретить печатать какой-либо материал, но хотят иметь возможность, во-первых, контролировать, какого рода информация становится общедоступной, во-вторых, апеллировать к здравому смыслу и патриотизму редакторов, если в некоторых случаях нарушались правила. После войны в Персидском заливе было подсчитано, что военные воспользовались этим только в пяти случаях из 1351 возможного. Радио- и телерепортажи вообще не подвергались контролю.
Существовали и другие проблемы. Так, репортажи из передовых частей автотранспортом доставлялись в центральное информационное бюро сил коалиции, а уж оттуда пересылались по изданиям – что, по меркам американских газет, недопустимо медленно. Армии ставили в пример морскую пехоту, предоставившую журналистам компьютеры с модемами и факс-аппараты. Множество жалоб поступало и на неподготовленность эскортировавших прессу офицеров по связям с общественностью.
В то время как армия в целом была довольна результатом, реакция СМИ оказалась достаточно резкой. «От начала и до конца пул был последним местом, откуда можно почерпнуть какую-нибудь дельную информацию», – написал обозреватель «Ньюсуика» Джонатан Олтер. И хотя по опросам 59 процентов американцев после войны в Персидском заливе стали думать о масс-медиа лучше, чем до нее, многие высказывали недовольство тем, что пресса и ТВ позволяли скармливать себе информацию из рук армии, вместо того чтобы добывать ее самостоятельно.
Во время войны военные убедились, что ежедневные пресс-конференции и брифинги для прессы – единственно возможный для них путь донести свою точку зрения до общественности. Вдобавок это гарантировало, что СМИ не получали избыточную информацию по разведданным, тактике и перемещению частей. Однако вначале они доверяли пресс-конференции офицерам среднего звена, не слишком уверенным в себе, нервничавшим перед объективами и микрофонами и робевшими отвечать на самые невинные вопросы. Из их выступлений складывался вовсе не тот имидж армии, о котором мечтали военные. От этой практики быстро отказались, поручив проведение пресс-конференций в Эр-Рияде бригадному генералу корпуса морской пехоты Ричарду Нийлу, в Вашингтоне – генерал-лейтенанту Томасу Келли.
Сила четвертой власти
«Буря в пустыне» продемонстрировала огромную силу четвертой власти в условиях современных коммуникаций и демократического общества. Когда репортер Си-Эн-Эн Питер Арнетт, работавший в обстреливаемом Багдаде, показал на весь мир (в том числе и на Россию) результаты авианалета на командный бункер Аль-Фирдос 13 февраля 1991 года, это повлияло на планирование дальнейших бомбовых ударов по объектам в Ираке. Зрелище детских и женских трупов оказалось столь ужасным, что тысячи слов, потраченных Пентагоном на объяснение хитрости иракцев, устроивших бомбоубежище над секретным объектом, мало что изменили. Правительство США, ощутив угрозу, вынуждено было изменить план ударов таким образом, что ни один подобный объект в Багдаде больше не был атакован за всю войну.
Бегство иракцев из Кувейта породило гигантскую транспортную пробку на шоссе в Басру. Американские пилоты разбомбили здесь конвой иракской Республиканской гвардии, и этот участок прозвали «шоссе смерти». Под таким названием оно и фигурировало в телерепортажах после того, как вслед за освобождением Эль-Кувейта репортеров вывезли на эту часть территории. Телезрители во всем мире увидели четырехполосное шоссе, забитое сгоревшими и перевернутыми останками тысяч легковушек, грузовиков, бронетранспортеров. Ничем иным, кроме мясорубки, устроенной с воздуха американскими летчиками, это быть не могло. Репортаж вызвал шок не только в США, но и в странах-союзницах, результатом которого стали довольно нервные запросы по дипломатическим каналам из Англии и Франции.
И хотя Норман Шварцкопф хорошо знал, как знали и другие офицеры, что в момент бомбового удара по иракской военной колонне эти тысячи машин, большей частью украденные или реквизированные в Кувейте, уже давно были брошены в пробке, сцены ужасных разрушений сильно поколебали уверенность общественности в необходимости добиваться всех заявленных стратегических целей.
По окончании боев военные вновь сели за стол переговоров с представителями прессы. Очередное соглашение включало восемь пунктов. Наиболее важным стало условие, гласящее, что открытое и независимое освещение военных операций – непреложное правило. Пулы могут использоваться на начальных стадиях конфликта, однако они должны распускаться не позднее 36 часов с момента организации. Армия должна обеспечивать журналистам возможность передвижения и средства транспорта, предоставлять средства коммуникации, но не ограничивать использование их собственных средств связи. Со своей стороны пресса обязалась соблюдать четкие и ясные правила безопасности и режима, устанавливаемые армией в зоне боевых действий, и направлять в зону конфликта только опытных, подготовленных журналистов.
Два урока на одну тему
Когда в декабре 1992 года морская пехота США высадилась ночью в Могадишо (Сомали), ее ждал неприятный сюрприз. Американских морпехов осветили десятки огней телекамер, ведущих прямой репортаж о столь захватывающем событии. Позиции оказались демаскированы, сверхчувствительное оборудование ночного видения отказывалось работать, а сами морпехи почувствовали себя мишенями на стрельбище для сомалийских снайперов. Военные были вне себя. Однако у событий в Могадишо существовала особая подоплека.
Изначально Пентагон приветствовал появление репортеров в точке высадки, поскольку хотел подчеркнуть роль армии во всей операции. Позднее, однако, стратеги в Вашингтоне смекнули, что к чему, и дали указание СМИ не приближаться к побережью. К несчастью, это предупреждение опоздало, и многие информационные агентства о нем не узнали. Командование уже не могло хранить в секрете дату и место высадки, если репортеры прибыли в Сомали заранее и приготовились встречать морскую пехоту.
То, что так неудачно началось, не могло закончиться благополучно. Все издания США обошли фото сомалийцев, волочащих по улице за ноги мертвого американского солдата. Убитый был членом группы рейнджеров, отправленных арестовать генерала Айдида. Поднявшаяся буря общественного негодования оказалась сильнее любых аргументов за присутствие США в Сомали. Избиратели завалили конгресс требованиями немедленно отозвать американские войска из этой страны. 31 марта 1994 года последний американский солдат покинул Сомали.
В отличие от сомалийской эпопеи участие прессы в высадке на Гаити (операция «Восстановить демократию») было хорошо продумано и удачно воплощено. Накануне высадки, в субботу 17 сентября 1994 года, в обстановке секретности военные созвали журналистский пул, и он находился в состоянии полной готовности на случай начала серьезных боевых действий. Заместитель помощника министра обороны по связям с общественностью Клиффорд Бернат встретился с представителями СМИ, чтобы обсудить принципы освещения операции. Переговоры шли по семи позициям, по которым в прошлом возникали проблемы, в частности злосчастные огни телевизионщиков. По четырем позициям, в том числе и по использованию освещения, СМИ приняли условия военных. По трем согласия достигнуть не удалось. Военные не смогли убедить масс-медиа соблюдать часовой мораторий на информацию об исходном расположении частей, не выходить из гостиниц и посольства, пока улицы не будут признаны безопасными, и не подниматься для съемки на крыши домов. Журналисты заявили, что их безопасность – личное дело, к которому армия не имеет никакого отношения.
Был сформирован не один, а сразу несколько пулов для следования за частями вторжения. Учли даже то, что некоторое число журналистов уже находится на острове. Репортеры получили полное право пользоваться собственными устройствами связи, хотя и армейские узлы связи были в их распоряжении. В целом обе стороны остались довольны: пресса – тем, что получила возможность полно и быстро освещать события на Гаити, военные – тем, что их действия верно и объективно подавались американской общественности.
Соблазн ежовых рукавиц
Разумеется, число сторонников «закручивания гаек» по образцу «Бури в пустыне» и Гренады в армии все еще очень велико. Соблазн взять СМИ в ежовые рукавицы силен и потому, что так проще, чем искать с ними общий язык и формы сосуществования. Однако есть несколько причин, по которым подобная политика будет вредить самой же армии.
Одна связана с научно-техническим прогрессом и быстро совершенствующимся оснащением масс-медиа. Спутниковые телефоны, на которые с завистью поглядывали российские военные в Чечне, будут получать все большее распространение, гарантируя владельцам небывалую независимость и скорость сообщения с редакцией. Следующим шагом неизбежно станет прямая спутниковая трансляция с видеокамеры в головной офис. Это впервые продемонстрировала миру Си-Эн-Эн. По мере падения стоимости трансляционного оборудования оно окажется доступным не только для таких гигантов. В совокупности с распространением миниатюрных цифровых видеокамер это может коренным образом перевернуть представления о репортаже с передовой.
Интернет позволяет передавать репортажи с места событий даже не в определенную точку, а непосредственно во всемирную «паутину», где они немедленно становятся доступны любому пользователю в любой стране. К этому можно добавить и большое количество фото- и видеоматериалов, выкладываемых в Интернете самими пользователями без участия СМИ.
Но если даже защититься единственным возможным в данном случае способом – ограничивать физический доступ журналистов в интересующие их зоны, – то крупнейшие информационные конгломераты применят свое последнее оружие: спутники в сочетании с всемирной сетью. Коммерческая космическая фото- и видеосъемка сегодня – реальность, а по мере роста разрешающей способности оптики космический телерепортаж о боевых действиях даже в наглухо закрытом для наземной прессы районе будет все более простым делом. Как пишут в книге «Война и антивойна» футурологи Элвин и Хайди Тоффлер, «частные разведывательные спутники сделают абсолютно невозможным для сражающихся сторон уклониться от всевидящего ока масс-медиа и избежать немедленной трансляции на весь мир их любых движений – что коренным образом перевернет современные представления о тактике и стратегии».
Наконец, компьютерные технологии дают в руки СМИ возможность моделировать и запускать в эфир любые ситуации и сцены, никогда не имевшие места, но неотличимые от реальных, или происходившие в реальности, но заведомо без свидетелей, например эпизоды зверств одной из армий или тайных сепаратных переговоров. Рост скорости передачи в эфир или в печать материалов повысит риск появления неточностей, а моделирование реальности под потребность данного СМИ снимет эту проблему, хотя создаст миллион других.
Природа не терпит пустоты
Вторая причина, по которой армия, в том числе российская, вынуждена будет общаться с масс-медиа, состоит в том, что информационный вакуум немедленно заполнит другая сторона. Ни одна нормальная армия не допустит, чтобы репортер освещал конфликт с обеих сторон, пересекая линию фронта туда-сюда несколько раз, как мы это видели в Чечне. Даже не потому, что он может оказаться сознательным предателем, а из-за возможности случайного раскрытия им в разговоре нежелательных для разглашения сведений. Но никто не запретит газете или телестанции иметь двух представителей по обе стороны баррикады – и если один будет вынужденно молчать, другой отговорит и за себя, и «за того парня».
Прогнозируя такое развитие событий, американцы предпринимают определенные шаги. Командиров частей и соединений инструктируют проводить больше времени с представителями СМИ. Им ставится задача корректно, но энергично и при каждом случае внушать общественности точку зрения армии. Их учат брать на себя инициативу и организовывать брифинги и пресс-конференции, в том числе в прямом эфире, чтобы действовать на опережение и предлагать свое видение вопроса до того, как это за них сделают журналисты. Важно быть уверенным, что желаемый имидж операции не искажен СМИ в результате небрежности или ошибки журналистов. Надо думать о безопасности армейских частей, но в то же время нельзя лгать прессе просто потому, что так удобнее.
Одним из мастеров такого жанра считался Норман Шварцкопф. Он установил четыре правила общения с журналистами, которыми не грех воспользоваться и российским генералам: «Первое – не позволяйте прессе запугивать вас. Второе – вы не обязаны отвечать на все вопросы. Третье – не отвечайте на вопрос, если ваш ответ поможет врагу. Четвертое – не лгите своему народу». Благодаря этим правилам каждое выступление Шварцкопфа оказывало на публику благотворное влияние и он неизменно пользовался доверием СМИ.
Полковник Уорден, начальник колледжа, готовящего командиров и офицеров штаба ВВС США, и главный разработчик плана действий авиации США на начальном этапе операции «Буря в пустыне» полагает, что у военных нет иного выбора, кроме как примириться с существованием СМИ как части будущей картины боя. К газетам и ТВ, пишет он, надо относиться «как к данности, словно к погоде или рельефу местности». Как при подготовке операции анализируются метеосводки, так же следует учитывать и прогнозировать влияние масс-медиа на выполнение боевой задачи – с полным пониманием и принятием того обстоятельства, что, как и в случае с погодой, изменить что-либо не в нашей власти. Скоро вопрос в штабе: «Какой у нас сегодня прогноз по прессе?» – станет таким же естественным, как вопрос про предсказания метеорологов.
