Особенности интернационального долга

Сергей Коломнин
Журнал «Солдат удачи» №2, 2008

После окончания Второй Мировой войны десятки тысяч советских военнослужащих выполняли интернациональный долг за рубежами нашей Родины. К началу 80-х годов XX века СССР вел активное военное сотрудничество более чем с 40 странами Азии, Африки и Латинской Америки. Только в Анголе, Вьетнаме, Лаосе, Сомали и Эфиопии с 1965 по 1991 год в качестве советников, специалистов и переводчиков побывали 46.833 советских военнослужащих, в числе которых было 523 генерала и адмирала. В этот период в этих странах погибли 178 человек, в том числе четыре генерала, в плен к противнику попали 10 человек, из которых вернулись на родину только четверо…

Еще задолго до начала войны в Афганистане СССР посылал за рубеж крупные воинские части и соединения. Достаточно назвать войну в Корее в 1950-1953 гг., где с американскими летчиками дрался 64-й советский истребительный авиационный корпус, в составе которого насчитывалось до 26 тыс. человек. В 1970-80-е годы кроме Афганистана войска периодически направлялись и в другие страны. Так, например, в составе «ограниченных группировок войск ПВО и ВВС» в Египте в 1970-1972 гг. несли боевую службу около 15 тысяч советских военнослужащих, а в Сирии в 1983-1984 гг. – более 8 тысяч человек.

В чем же заключалось «выполнение интернационального долга» за рубежом? Советские военнослужащие направлялись туда для оказания помощи дружественным СССР режимам и национально-освободительным движениям в строительстве их вооруженных сил, отражении агрессии извне, а во многих случаях и борьбе с внутренней вооруженной оппозицией.

В каких условиях приходилось трудиться за рубежом нашим военнослужащим? С какими проблемами и трудностями они сталкивались? Как им удавалось выживать в боевой обстановке?

 

«В ПЛЕН ЖИВЫМИ НЕ СДАВАТЬСЯ»

 

Как это ни парадоксально звучит, но согласно указаниям министра обороны СССР советским военнослужащим, проходившим службу за рубежом, формально запрещалось напрямую участвовать в боевых действиях. Войны в Корее и Афганистане, в которых участвовали «ограниченные контингента войск», а также во Вьетнаме и некоторых других странах, где НАШИ ракетчики и летчики защищали ИХ «мирное небо», сбивая «Миражи», «Фантомы» и B-52, – скорее исключение, чем правило. Запрет на участие в боевых действиях во многих странах обуславливался, прежде всего, опасностью пленения наших военных противником. Советское руководство понимало, что в условиях «холодной войны» любой пленный советский офицер и солдат – это эффективное оружие в идеологической борьбе сторон. Например, министр обороны СССР маршал А. Гречко на проводах советских летчиков-истребителей в Египет в марте 1970 года предупреждал: «Имейте в виду, товарищи, если вас собьют за Суэцким каналом и вы попадете в плен, мы вас не знаем, выкарабкивайтесь сами».

Практически это означало, что государство снимает с себя всю ответственность за своих граждан, попавших в плен за рубежом. С одной стороны, летайте и сбивайте противника (а что еще может делать боевой летчик на боевом самолете в небе воюющей страны?). А с другой – «выкарабкивайтесь сами». Как «выкарабкиваться», наши летчики, защищавшие небо Египта, поняли без слов. И всегда держали наготове пистолет с патроном в патроннике.

А вот что вспоминал военный переводчик советника командира 11-й пехотной бригады ангольской армии лейтенант Л. Красов о боях на анголо-намибийской границе в августе 1981 года. «Нас окружили юаровцы. Обстреляли с воздуха и сбросили листовки, текст которых гласил, что «ее предъявителю при наличии при нем плененных или самолично убитых ангольских офицеров, коммунистов и советских советников предоставляется право выхода из кольца». Почти голливудский сюжет! И на раздумье – один день! А накануне связисты 11-й бригады получили шифровку от советника командующего 5-м военным округом примерно с таким текстом: «Держаться до последнего. В плен живыми не сдаваться…»

Л. Красову и еще нескольким советникам все же удалось вырваться живыми из огненного кольца. Но повезло не всем. В том бою погибли два советских офицера-советника, две женщины, жены советников. Причем, как рассказывали ангольские военнослужащие – участники тех боев, советнику национального политкомиссара ангольской армии полковнику П. Хрупилину, они видели, как оказавшийся в окружении южноафриканских солдат советский советник начальника артиллерии бригады из пистолета сначала застрелил свою жену, а потом покончил с собой…

Другому советскому специалисту – прапорщику Н. Пестрецову – повезло, и он остался жив. Но был захвачен в плен. До своего освобождения он провел в южноафриканской тюрьме почти полтора года. Прибывшая из Москвы в Анголу для расследования гибели советских граждан высокая комиссия, узнав, что прапорщика взяли в плен, когда он рыдал над телом своей убитой жены, записала в акте, что «Пестрецов Н.Ф. в бою вел себя неадекватно». «Адекватно» в понимании комиссии, видимо, было лежать мертвым рядом с убитой южноафриканским осколком женой…

Не смогли выполнить приказ «выкарабкиваться самим» и советские военнослужащие из состава отдельного медицинского батальона, расквартированного в конце 1970-х годов в Эфиопии. В июне 1978 года они попали в сомалийскую засаду. Пятеро из них в бою были убиты, а подполковник Н. Удалов был вывезен боевиками на территорию Сомали и до сих пор считается пропавшим без вести. Больше повезло советским военным советникам в Эфиопии полковнику Ю. Калистратову, подполковнику Е. Чураеву и переводчику лейтенанту А. Кувалдину. Почти три года советские офицеры пробыли в плену у оппозиционного Фронта освобождения Эритреи. Их, как и прапорщика Н. Пестрецова, удалось освободить благодаря усилиям советского МИДа и тайным контактам сотрудников внешней разведки (ПГУ КГБ) с их иностранными коллегами.

Самое поразительное, что советские военные советники, оказавшиеся в плену, даже не могли считаться в соответствии с международной конвенцией военнопленными со всеми вытекавшими из этого последствиями. Дело в том, что никаких документов, подтверждающих их статус, правомерность ношения личного оружия и законность пребывания в стране и участия в боевых действиях, у них, как правило, не имелось. Удостоверения личности и военные билеты, личные номера офицеров, свидетельства о рождении и т.п. – все это брать за рубеж категорически запрещалось. Советские же загранпаспорта изымались сразу же после въезда в страну. Лишь те, кому по роду службы приходилось водить автомобиль, получали в местных отделениях дорожной полиции водительские права – хоть какой-то документ. Поэтому противник часто воспринимал захваченных иностранцев в военной форме без знаков различия (цвет кожи и неумение в большинстве своем изъясняться на языке страны пребывания не оставляли сомнения, что это иностранцы) как наемников. Наши же военнослужащие никаких доказательств своего гражданства и принадлежности к Вооруженным Силам СССР предоставить не могли. Например, по воспоминаниям Н. Пестрецова, он на допросах в контрразведке ЮАР усиленно повторял «легенду», заученную при подготовке в 10-м Главном управлении Генштаба: «Я – гражданский авторемонтник с калининградского филиала завода ГАЗ, восстанавливал поврежденную автотехнику, а в зоне боевых действий оказался случайно».

 

ТОРЖЕСТВЕННАЯ ВСТРЕЧА… ОТМЕНЯЕТСЯ

 

Советские военнослужащие, находясь за рубежом, встречались с немалыми морально-психологическими и бытовыми трудностями. Зачастую жить приходилось в полевых условиях в палатках и землянках, постоянно испытывая серьезные бытовые неудобства: недостаток воды, отсутствие электричества, полноценного питания и должного медицинского обеспечения. Непривычные климатические условия: жара, низкая или, наоборот, слишком высокая влажность, обилие опасных для здоровья насекомых и пресмыкающихся, распространение непривычных и даже неизвестных советским медикам болезней – также не добавляли комфорта. Кроме того, по воспоминаниям многих офицеров и солдат, на них постоянно давило чувство отрыва от Родины, которое усугублялось скудностью получаемой информации. Газеты в лучшем случае приходили с опозданием на 2-3 месяца, долго приходилось ждать и весточки от близких. Те же, направляя письма по условному адресу полевой почты, часто и не подозревали, что их сын, отец, муж служит за границей и принимает участие в боевых действиях против военнослужащих стран, с которыми СССР официально не находился в состоянии войны.

Психологически на многих крайне неблагоприятно воздействовал тот факт, что им, гражданам СССР, офицерам и солдатам великой страны, приходится носить чужую форму без каких-либо знаков различия. Причем во многих случаях приходилось тщательно скрывать свою принадлежность к советским Вооруженным Силам. Например, при вводе советских частей ПВО в Сирию в январе 1983 года нашим военнослужащим вообще было приказано забыть о воинских званиях и военной форме. Весь контингент прибыл в страну тайно под видом… морских туристов. Так же тайно весной 1970 года переправлялись в Египет «для защиты воздушного пространства страны от израильской авиации» советские специалисты ВВС и ПВО. Ни солдаты и офицеры, находившиеся на борту транспортов, отбывавших из Николаева, ни сами капитаны судов не знали о конечной цели плавания. О том, что их ждут египетская пустыня и бои с израильской авиацией, по словам командующего советской группировкой в Египте генерал-майора А. Смирнова, «люди в общем-то догадывались, но специальные службы пресекали все разговоры на эту тему».

После выполнения своего интернационального долга каждый, естественно, надеялся, что по возвращении домой им воздастся сторицей. В ряде случаев эти надежды не оправдывались. Например, солдаты и офицеры, честно выполнившие свой долг в Египте и доставленные теплоходами в Севастополь и Одессу, ждали торжественной встречи. Однако вместо этого их встретило оцепление из автоматчиков. Всех вывезли в закрытые военные городки и посадили на карантин. Запрещено было звонить родным и близким, почта перлюстрировалась. С каждым был проведен инструктаж о соблюдении режима секретности. Советским военнослужащим, воевавшим в Египте, запрещалось кому-либо разглашать сведения не только о подробностях пребывания в стране, но и о самом факте загранкомандировки.

Неудивительно, что у большинства советских военнослужащих, побывавших за рубежом, в личных делах не осталось об этом никаких свидетельств. Хорошо, если вместо записи о командировке в ту или иную страну, стоит неприметный штампик «прикомандирован к в/ч 44708», за которым скрывалось 10-е Главное управление Генерального штаба ВС СССР. Поэтому и возникают периодически в военкоматах вопросы: кому и сколько платить «боевых», как начислять пенсии, льготы тем, кто выполнял интернациональный долг за рубежами нашей Родины.

 

ПО СОВЕТСКОМУ ОБРАЗЦУ

 

Армии развивающихся стран строились по советскому образу и подобию, и советское военное командование широко практиковало перенесение на «африканскую, арабскую, азиатскую» действительность многих шаблонов, проверенных опытом Великой Отечественной войны. Так, в сравнительно небольших по размерам отсталых государствах вдруг появлялись военные округа, с перспективой превращения их во фронты, потребности и нужды реальной обороны этих стран завышались, что приводило к перенапряжению их экономики и росту внешних долгов. В экваториальные страны, сплошь покрытые непроходимыми тропическими лесами, через которые и человеку-то пройти нелегко, поставлялись тяжелые танки и БТРы, нередки были и случаи завоза в жаркие страны Африки и Азии советской боевой и автомобильной техники в северном варианте исполнения, задержек с поставками запчастей и т.п. За все эти огрехи большого начальства приходилось расплачиваться рядовым солдатам и офицерам, работавшим на местах.

Во многих странах третьего мира советское военное руководство настойчиво рекомендовало, несмотря на их небольшие армии и флот, создавать такую структуру, как Генеральный штаб. И часто получало от местной стороны отказ. Дело в том, что создание органа, способного укрепить единство всех видов и родов войск, верное с военной точки зрения, часто рассматривалось политическим руководством той или иной страны как опасный шаг к излишней централизации военной власти. Президенты многих развивающихся стран, нередко пришедшие к власти путем военных переворотов, панически боялись возникновения противовеса своей власти и предпочитали иметь дело с разрозненными военными структурами. Для многих из них настойчивые рекомендации о создании Генерального штаба были чем-то вроде красной тряпки для быка.

Многие советские командиры дивизий, полков, батальонов, ставшие в одночасье советниками и консультантами в армиях зарубежных стран, часто действовали по старому советскому армейскому принципу: «Не умеешь – научим, не хочешь – заставим». Некоторые пытались попросту подменять собой иностранных офицеров. К каким последствиям это приводило, вспоминает, например, советский советник-посланник в Алжире В. Кизиченко. Он свидетельствовал, что вновь прибывший в начале 70-х годов XX века в страну старший группы советских военных специалистов генерал, ранее занимавший высокую должность заместителя командующего Закавказским военным округом, «повел себя так, как будто он большой начальник для алжирских военных, позволял себе в грубой форме делать замечания алжирцам за небрежности в ношении формы, за недостаточную строевую выправку и т.д. Ничего хорошего из этого не вышло, алжирские военные в ответ просто прекратили встречаться с советским генералом».

Те советники и специалисты, которые норовили решить стоявшие проблемы горлом, частенько по русской традиции употребляли ненормативную лексику, то есть матерились на полную катушку. Нельзя сказать, что для иностранного контингента такие обращения были в диковинку: во многих иностранных языках имеется немало экспрессивно окрашенных слов. Но до знаменитого, набившего оскомину русского мата им, конечно, далеко.

С этой проблемой сталкивались очень многие. Приведу в пример такой случай. В 1981 году советник командира радиотехнического батальона, базировавшегося в столице Анголы Луанде, майор Т., отличавшийся большим рвением по службе, поставил перед собой цель сделать из вверенной ему ангольской части показательный батальон, не хуже, чем тот, который был у него в Союзе. Он настолько вошел в роль, что, кажется, уже не отличал, где ангольский личный состав, а где советский. По утрам устраивал разборки, частенько подкрепляя их крепким словцом. Как-то стал распекать командира ангольской радиотехнической роты: «Ты, … твою мать, – кричал он на молоденького лейтенанта, опоздавшего на утреннее построение личного состава, – где шляешься, почему твои подчиненные разболтаны и расхлябаны? Твоя Родина в опасности, а ты на службу опаздываешь?!» У худенького лейтенанта после такого выступления вдруг задрожали губы, и он, едва сдерживая слезы, прошептал: «Не надо, не смейте трогать мою мать, она недавно умерла». Не владевший русским, но понимавший отдельные слова, анголец воспринял выражение «… твою мать» буквально. Как оскорбление в адрес умершего близкого человека. И в истерике убежал.

То, что у ангольского лейтенанта недавно кто-то умер, советник легко мог узнать по наличию на руке у офицера черной траурной повязки. Будь он хоть чуть-чуть любознательнее, мог бы обратить на это внимание. А так отношения с командиром роты у майора были испорчены надолго. Недоразумения с употреблением к месту и не к месту традиционных русских экспрессивных выражений стоили десяткам наших советников испорченных отношений с иностранными офицерами и солдатами.

 

СВОЙ ПРОТИВ СВОЕГО

 

Нередко наши военные специалисты, отправленные за рубеж, вдруг оказывались, мягко говоря, в неудобном положении. Например, советские советники, работавшие в конце 70-х годов XX века в Эфиопии, настойчиво отбивались от вопросов местных военнослужащих, интересовавшихся, почему сепаратисты из Эритреи воюют тем же оружием, что и эфиопы? Как было объяснить, что при императоре Хайле Селассие I СССР поддерживал «справедливую борьбу эритрейского народа за независимость», а по пришествии к власти в Аддис-Абебе революционера Менгисту Хайле Мариама решил сделать ставку на него, а эритрейцев объявить врагами?

А иногда наши военнослужащие оказывались просто по разные стороны баррикад. Так, с началом войны между Эфиопией и Сомали в пустыне Огаден в июле 1977 года сложилась парадоксальная ситуация. Советские военные советники и специалисты находились во враждующих лагерях. Часто сидели в противоположных окопах. В Сомали с 1974 года находилась почти двухтысячная советская военная колония, а армия сомалийского лидера Сайда Барре была на 100 процентов укомплектована советским оружием. Ее боеспособность оценивалась очень высоко. По воспоминаниям советского посла в Могадишо Владимира Алдошина, советские советники докладывали в Москву, что «с тем оружием, которое мы поставили, сомалийская армия может дойти хоть до Берлина». Боевые действия в Огадене продолжались почти семь месяцев. Спустя четыре месяца после начала боевых действий советский аппарат был выведен из Сомали. Часть советников направилась напрямую… в армию Эфиопии помогать в войне с недавним союзником, переметнувшимся к американцам. Сомалийцам, правда, так и не удалось дойти не то что до Берлина, но и до Аддис-Абебы. Войну они проиграли.

Похожая ситуация сложилась и в Южном и Северном Йемене. В обеих странах находились крупные коллективы советских военнослужащих, а отношения между странами оставляли желать много лучшего. Поэтому наши были вынуждены обучать йеменцев, не только как им лучше уничтожать друг друга, но и как умело наносить удары по командным пунктам и штабам, в которых находились их коллеги – советские же офицеры и генералы. Правда, до прямой конфронтации с участием советских военнослужащих дело так и не дошло.

Советским советникам за рубежом иногда приходилось работать чуть ли не плечом к плечу с… идеологическим противником. Так, в той же Эфиопии в армии вместе с нами одновременно работали советники из Израиля, с которым у СССР в то время отношения были далеко не дружественные. Израильские коммандос готовили эфиопский спецназ и мобильные подразделения ВДВ. Такая же ситуация сложилась и в 1982 году в Анголе, когда для подготовки частей спецназа в страну приехали инструкторы из Португалии, страны, входившей в НАТО. Нашим специалистам, работавшим в разное время в Латинской Америке, в частности в Чили, которая закупила советские истребители, приходилось сталкиваться с американскими военными инструкторами. А в Замбии и Танзании – с англичанами, которые тоже поставляли туда оружие. Кое-где нашим приходилось конкурировать с китайцами и даже с союзниками по соцлагерю: румынами и восточными немцами.

 

ПОЧТИ БЕЗГРАНИЧНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ

 

Спектр обязанностей советских военнослужащих-советников, работавших за рубежом, был обширен. Они учили иностранных командиров планированию боя в наступлении и обороне, грамотной организации сопровождения колонн с грузами, установке и снятию минных полей, ведению разведки и даже… военному делопроизводству. Обучали своему мастерству летчиков, танкистов и моряков. Неоценимую помощь оказывали наши специалисты в ремонте и обслуживании советской военной техники. Многие советники зачастую становились как бы вторым, «резервным номером расчета» при иностранных командирах и начальниках, их своеобразной тенью.

Практически ни одна мало-мальски значимая операция национальных вооруженных сил против внешнего противника или оппозиции не проходила без участия советских военных. Во многих странах, имевших советский советнический аппарат, ни одно сколь-либо значительное решение, касающееся укрепления обороноспособности государства или усиления боеспособности вооруженных сил, не принималось местной стороной без консультаций с нашими специалистами.

Во многих странах учреждалась должность главного военного советника (при министре обороны, главнокомандующем, революционном правительстве и т.п.). Она была достаточно высокой (как правило, генерал-лейтенант или генерал-полковник, а по достижении штатного количества военных советников и специалистов в одну тысячу человек нашу миссию мог возглавить даже генерал армии. Пример – Вьетнам). Советские ГВСы обладали широкими полномочиями вплоть до прямого выхода на начальника генерального штаба и министра обороны, а то и президента страны пребывания. Это становилось мощным рычагом воздействия не только на военную, но и на внешнюю и внутреннюю политику этих стран.

Главный военный советник во многих странах, где военно-техническое сотрудничество выходило на передний план, по сути, становился вторым после посла человеком. А иногда и затмевал его. Так, заместитель министра иностранных дел СССР Анатолий Адамишин сетовал на то, что, например, в Анголе военные чувствовали себя хозяевами положения, а аппарат ГВС был своего рода государством в государстве. Он жаловался, что посольство в Анголе даже не имело собственной засекреченной связи с Москвой и совпосол, для того чтобы позвонить в МИД, вынужден был «идти на поклон» к главному военному советнику.

Количество необходимых советских специалистов и их категории, как правило, определялись местным командованием исходя из поставляемой в страну советской боевой техники. Список же советников утверждался и предлагался советской стороной. Но мог быть полностью или частично отвергнут национальным командованием. Так бывало в разное время в Алжире, Перу, Египте, Ливии, Ираке, Южном и Северном Йемене и других странах, которые не желали иметь в своих вооруженных силах проводников политики КПСС и советского правительства. Руководство многих умеренных стран, особенно с господствующей исламской идеологией, старалось максимально ограничить политическое влияние советских военных советников на личный состав. Никаких политинформаций, идеологических оценок и «промывания мозгов» среди солдат и офицеров национальных армий не допускалось. Например, в Ираке среди местных военнослужащих даже распространялись листовки с призывом к бдительности. «Иракский военнослужащий, верный идеям Баас, – говорилось в них, – должен осторожно верить советским специалистам, помня о том, что они приехали сюда в большей степени для ведения коммунистической пропаганды, а уж потом – для качественного обучения нас военному делу».

Вместе с тем усилиями наших советников даже в армиях некоторых ортодоксальных исламских государств были созданы некие подобия политорганов Советской Армии. Они назывались органами моральной (политической) ориентации. Такие институты при помощи наших советников долгое время функционировали в вооруженных силах Сирии, Ливии, Южного и Северного Йемена и даже Ирака. В странах, безоговорочно принявших советскую систему строительства вооруженных сил: Афганистане, Анголе, Вьетнаме, Мозамбике, Эфиопии, Гвинее-Бисау, Никарагуа и некоторых других, местные власти никаких политических и идеологических ограничений на деятельность советников, как правило, не налагали.

 

«ХИТРОСТИ» ПОДСОВЕТНЫХ

 

Подавляющее большинство наших советников и специалистов, побывавших в разное время за рубежом, были компетентны в военной области и успешно выполняли поставленные задачи. Но была одна проблема, которую не всем удавалось решить. Она заключалась в отсутствии у большинства советских военнослужащих даже элементарных представлений о местных реалиях: об особенностях быта, поведения, психологии населения страны пребывания, ее национальной религии, культов, о национальном составе армии, обычаях и традициях народов. Не говоря уже о знании языка. Слабо была поставлена работа по изучению индивидуальных качеств, биографии, психологического портрета иностранных офицеров. А без этих знаний усилия пропадали, по сути, даром, а иногда приводили к неприятным последствиям, что наносило ущерб престижу нашей страны за рубежом.

Часто проколы допускали не только простые офицеры, но и высокопоставленные генералы. Так, в ходе первого визита советской военной делегации в Никарагуа в июне 1983 года во главе с заместителем начальника 10-го Главного управления Геншаба генерал-лейтенантом И. Новоселецким, который должен был заложить фундамент советско-никарагуанского сотрудничества, произошел инцидент, едва не стоивший провала ответственной миссии. Один из членов делегации генерал-майор В. Елисеев при знакомстве с главнокомандующим Сандинистской народной армией Умберто Ортегой допустил обыкновенную бестактность, и она коренным образом повлияла на отношение к нам никарагуанцев.

Умберто Ортега имел физический недостаток: когда-то в боевом столкновении с врагами революции он получил ранение, и с тех пор его правая рука была парализована. Ортега очень болезненно воспринимал свое увечье и, как правило, прятал культю за спину, при знакомстве протягивал левую руку. При представлении членов советской делегации генерал-майор Елисеев по незнанию стал акцентировать внимание на увечье никарагуанца, давать какие-то доморощенные советы по массажу, приводя в пример самоизлечение своей руки. В итоге Умберто Ортега при дальнейших встречах с членами советской делегации вообще перестал протягивать им руку! Это вызвало среди советских генералов и офицеров, привыкших к крепким рукопожатиям и ритуальным брежневским лобзаниям, легкое замешательство, переходящее в панику.

Типичный пример непонимания общепринятых обычаев и правил поведения местной стороны явил собой демарш старшего группы советских военных специалистов в Республике Конго в начале 70-х годов XX века. Как вспоминал советский посол в Браззавиле И. Спицкий, наш генерал пожаловался ему на то, что конголезские офицеры не очень усердно относятся к делу, уклоняются от черновой работы, уходят со службы раньше времени, и потребовал от посла, чтобы тот на очередной встрече с президентом (сам он по статусу доступа к нему не имел) доложил ему о нарушениях местной стороны и необходимости принятия санкций к нарушителям. «Уходом раньше времени» наши военные посчитали так называемый «африканский час», то есть послеполуденное время, когда жара достигает своего апогея. Поэтому обычно с 12 до 15–16 часов жизнь в Африке, Азии и арабских странах замирает, а во многих государствах и вовсе возобновляется после 18 часов. Но, когда дипломат на очередной встрече с президентом Конго Марианом Нгуаби затронул этот вопрос, эффект оказался прямо противоположным. И ударил бумерангом по нашим военнослужащим. В ходе начавшегося разбирательства вся вина была свалена на… советскую сторону: мол, она вовремя не поставляет запчасти и комплектующие, а то и по ошибке засылает их в другие африканские страны. Поэтому конголезские офицеры из-за недостатка работы (!) и уходят раньше. Вот такая африканская хитрость.

Хитрости иностранных военнослужащих проявлялись и в других областях. Не секрет, что многие офицеры и генералы азиатских и африканских армий были откровенно ленивы и безынициативны. В арабских странах, например, среди военной верхушки вообще характерно презрение к физическому труду. Поэтому даже низкооплачиваемые младшие офицеры норовили завести себе среди подчиненных «помощников», которые бы сняли с них груз ответственности за образцовое содержание строений, техники и следили бы личным составом.

Таким «командирам» нередко удавалось буквально ездить верхом на советских советниках. Но если советник требовал, по их мнению, слишком многого или просто по каким-либо причинам не нравился, те принимали свои меры. Избегали встреч, игнорировали рекомендации, а иногда и сами переходили в наступление. Дело в том, что арабы, африканцы и азиаты, обладая природной сметкой и просто-таки первобытной хитростью, очень быстро просекали, что советскому товарищу (генералу, полковнику, майору и т.д.) повезло: вместо морозной Сибири или заснеженного Забайкалья он оказался в их жаркой стране и при этом еще и неплохо зарабатывает. А поэтому сделает все возможное, чтобы продлить срок своего пребывания или, по крайней мере, его не сократить. Для укрощения чрезмерно ретивого советника в ход шел даже… шантаж: «мол, уважаемый «хабир» (араб.) [варианты: «эдвайзер» (англ.), «асессор» (порт.), «консельейро» (исп.)], сообщу, куда следует, что пьешь водку в рабочее время, после обеда на службу не выходишь, а возишь свою «ханум» на базар на служебной машине, продукты получаешь с военного склада бесплатно, отремонтировал свой «опель» в «дукане» за счет Минобороны и т.д.». Список прегрешений: и действительных, и мнимых можно было продолжать до бесконечности. А если шантаж не помогал, в дело шли даже прямые доносы и жалобы на отсутствие взаимопонимания.

Советских военнослужащих, не сумевших найти общий язык с местной стороной, руководство советских военных миссий «прорабатывало» по служебной и партийной линии. Зачастую, не разобравшись в сути конфликта или не желая обострять отношения с местным командованием, провинившихся, в лучшем случае, переводили в другую часть, а в худшем досрочно откомандировывали в Союз. Многие боялись этого. Поэтому были и такие, кто шел на поводу у своих визави, откровенно лебезил и даже угодничал перед ними. Другие, отчаявшись найти общий язык, попросту самоустранялись от работы. Но большинство, несмотря ни на что, честно и добросовестно продолжало выполнять свой интернациональный долг.

 


Поделиться в социальных сетях:
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Facebook
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир


При использовании опубликованных здесь материалов с пометкой «предоставлено автором/редакцией» и «специально для "Отваги"», гиперссылка на сайт www.otvaga2004.ru обязательна!


Первый сайт «Отвага» был создан в 2002 году по адресу otvaga.narod.ru, затем через два года он был перенесен на otvaga2004.narod.ru и проработал в этом виде в течение 8 лет. Сейчас, спустя 10 лет с момента основания, сайт переехал с бесплатного хостинга на новый адрес otvaga2004.ru