Россия и США: ракеты и конфликтная модель

11:0023 Jun, 2015 7704

На прошлой неделе Владимир Путин заявил, что российская армия прирастет сорока межконтинентальными баллистическими ракетами. Дарья Баринова выяснила у доцента кафедры международной безопасности факультета мировой политики МГУ Алексея Фененко, как расшифровываются аббревиатуры и что такое «глубоко конфликтная модель взаимоотношений с США»?

— В СМИ все чаще слышны призывы к тому, чтобы ядерные державы зачехлили свои арсеналы. Почему вы предлагаете выйти из договора о запрете ядерных испытаний?

— Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) подписывался в условиях, когда считалось, что Россия и США могут, если не полностью отойти, то хотя бы ослабить модель взаимного ядерного сдерживания. Переговоры по нему велись в пакете с Договором о запрещении производства расщепляющихся материалов в военных целях (ДЗПРМ).

— Как связано прекращение производства расщепляющих материалов с ядерным оружием?

— Представим себе, что были подписаны и вступили в силу оба эти договора. Ядерное оружие имеет срок годности 10−15 лет, после чего арсенал необходимо обновлять. Идея была в том, что, если мы отказываемся от натуральных ядерных испытаний, от сырья для ядерного оружия и от производства расщепляющих материалов в военных целях, то через 30 лет — к 2025−2030 годам — ядерное оружие должно будет умереть как таковое.

С другой стороны, ДВЗЯИ разрешал электронное моделирование ядерных испытаний, что ставило дальнейший барьер на пути расширения ядерного клуба. Позволить себе иметь ядерное оружие могли бы только страны, обладающие очень мощными компьютерными системами.

Все эти условия действовали в середине 1990-х годов. Но теперь мы с США переходим на глубоко конфликтную модель отношений, и ДВЗЯИ становится нам только помехой.

— Что вы называете «глубоко конфликтной моделью отношений»?

— С материально-технической точки зрения наши отношения ничем не отличаются от советско-американских. Их основу по-прежнему составляют взаимное ядерное сдерживание, отсутствие сколько-нибудь значимых экономических связей и соперничество в региональных конфликтах. При этом сохраняется количественный и качественный отрыв силовых потенциалов США и России от остальных стран мира, включая Китай.

Американцы это поняли еще двадцать лет назад: «Обзор ядерной политики США» 1994 года постулировал, что приоритетной угрозой остаются российские ядерные силы, а приоритетом для национальной безопасности — их сокращение.

У нас ощущение, что Соединенные Штаты остаются приоритетным противником, пришло немного позже — в период работы над «Концепцией национальной безопасности РФ» в 1996 — 2000 годах.

В начале 1990-х годов и мы, и американцы обсуждали, можно ли вывести наши отношения на новый уровень. Через десять лет стало понятно, что нет. Спустя еще пятнадцать лет опасность военного конфликта между Россией и США выше, чем во времена «холодной войны».

— И все же откуда такой пессимизм? Например, эксперт программы «Проблемы нераспространения» Московского центра Карнеги, генерал-майор в отставке Владимир Дворкин не видит реального сценария агрессивных действий со стороны США и НАТО по отношению к России.

— Если говорить о тотальной войне, «сценарии 1941 года», то сейчас такой вариант маловероятен. Но почему мы думаем только о войне тотальной? Такие войны редки. Две мировые войны, наполеоновские и тридцатилетняя — вот, пожалуй, и весь их список за минувшие века. Большинство войн — ограниченные. Их цель не уничтожить противника, а принудить его к компромиссу на определенных условиях. И здесь сценария конфликта России и НАТО исключать нельзя.

Во-первых, России и США есть из-за чего конфликтовать. США претендуют на создание нового миропорядка, основанного на собственном лидерстве. Это объективно требует демонтажа российского ядерного потенциала и роспуска Совета Безопасности ООН в его нынешнем качестве. Россия отрицает легитимность американского лидерства.

Ставка в конфликте гораздо выше, чем идеологические разногласия между коммунизмом и либеральной демократией.

Во-вторых, между Россией и НАТО теперь есть конфликтное пространство — Балто-Черноморский регион. Исключать столкновения вооруженных сил сторон (в случае эскалации конфликта) нельзя.

В-третьих, США после президентских выборов в России 2012 года перешли красную черту: они, по сути, отказывают в легитимности российский внутриполитической системе. Вполне возможно, что американцы организуют крупный военно-политический кризис, чтобы выставить Россию проигравшей страной. Это может привести к ограниченному столкновению вооруженных сил России и НАТО.

Да и говоря о тотальной войне, мы почему-то забываем об опыте Второй мировой. Ведь она велась державами, имеющими большие запасы химического оружия. Только его никто не применял — даже под угрозой полного разгрома. Вот вам и модель войны между государствами, обладающими оружием массового поражения.

— Можно ли говорить о стагнации ядерного разоружения?

— Ситуация с ДВЗЯИ напоминает ситуацию с Договором об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ). Дело в том, что у ДВЗЯИ очень сложная процедура ратификации. Она настолько громоздка, что сложно ожидать когда-либо его вступления в силу.

Россия здесь находится не в самых выгодных условиях. Пока ДВЗЯИ не вступил в силу, каждое государство объявляет временный мораторий на ядерные испытания. Россия и ввела его, и ратифицировала договор. Великобритания и Франция ратифицировали договор, но временный мораторий не объявляли. Теоретически они могут в любой момент начать ядерные испытания. США объявили временный мораторий, но не ратифицировали. Китай не объявлял мораторий и не ратифицировал. То есть Россия связана больше всех остальных ядерных держав, как в свое время и с ДОВСЕ. Пора поставить вопрос: либо США присоединяются к этому договору, либо Россия также объявляет мораторий на его исполнение.

— Мы имеем право объявить мораторий на ДВЗЯИ?

— Когда в 1996 году мы подписывали его, то сделали принципиальные оговорки: у нас есть право выйти из ДВЗЯИ в случае угрозы национальной безопасности и право проводить ядерные эксперименты для поддержания безопасности своего ядерного потенциала.

И главное, мы имеем право выйти из договора в случае размещении ядерного оружия на территориях новых стран-членов НАТО в Восточной Европе.

Разворачивание ПРО в Восточной Европе — идеальный момент для выхода из ДВЗЯИ. Это был бы наиболее болезненный ответ и на санкции, и на размещение войск НАТО. Хоть ДВЗЯИ в силу и не вступил, но строится международная система мониторинга за ядерными испытаниями. Это сеть национальных сейсмических и гидроакустических станций, которые подают соответствующие данные в технический секретариат в Вене. Большинство этих станций находится на территории США и их союзников. Тут мы, как и Китай, в неравном положении. Самый крупный узел таких станций расположен в Австралии и Новой Зеландии и нацелен на Китай. Это одна из причин, по которой Китай отказался ратифицировать ДВЗЯИ.

Если мы объявляем мораторий на ДВЗЯИ, получается, что американское спонсирование глобальной системы мониторинга оказалось бесполезным.

— В каком состоянии находится переговорный процесс по ДВЗЯИ?

— Мы до сих пор делаем вид, что находимся с американцами в начале 2000-х годов, а на самом деле наши отношения давно отброшены в конец 1970-х годов, во времена кризиса вокруг евроракет. У России есть полное право в условиях давления полностью отказаться от ряда неудобных для себя договоров по разоружению.

— Какие это договоры?

— Прежде всего, Договор по открытому небу (ДОН). Отказаться надо не только из-за системы инспекционных полетов и возможности фотографировать военные объекты. Возник новый игрок — ЕС, который провозгласил политику «европейского неба» со своими стандартами, навязываемыми другим странам. Но он не участник ДОН. Почему Россия в таких условиях должна поддерживать невыгодный ей договор?

Затем можно отказаться и от Конвенции по химическому оружию 1993 года. Мы часто жалуемся на превосходство НАТО в обычных вооруженных силах. Химическое оружие — идеальное средство восстановить силовое равновесие. Это был бы болезненный шаг для США. Американцы истратили миллиарды долларов на процесс ликвидации этого вида оружия массового поражения (ОМП).

Неплохо бы отказаться и от ненужных нам соглашений по урану и плутонию. Например, по двустороннему соглашению от 23 сентября 1997 года Россия и США обязались стремиться к закрытию реакторов-наработчиков оружейного плутония. Есть знаменитое «урановое соглашение» от 18 февраля 1993 года, по условиям которого Россия поставляет США изъятый из боезарядов высокообогащенный уран в качестве топлива для АЭС. Зачем теперь, в условиях недружественной позиции Вашингтона, России нужны эти соглашения?

Имея такие механизмы воздействия, Россия могла бы легко прекратить санкционную войну Запада.

Кремль мог бы четко поставить перед Белым домом условие: «санкция — разрыв договора». В ответ на удары по российской экономике мы будем наносить нокаутирующие удары по международной системе контроля над вооружениями и, особенно, нераспространения ядерного оружия. Если, например, отключите нас от SWIFT — мы денонсируем Конвенцию по химическому оружию, обесценив все усилия последней четверти века. Будет ли готов Вашингтон заплатить такую цену за экономические условия? Я сильно сомневаюсь.

Американский политолог Майкл О’Хэнлон справедливо писал: для американского лидерства исключительно важны международно-правовые режимы. Для США страшнее всего победа принципа, что мир не един. Значит, России следует бить именно по этой болевой точке.

— А как насчет Договора о нераспространении ядерного оружия?

— Судьба ДНЯО в большей степени волнует США, чем Россию. В мире уже давно возник круг «непризнанных ядерных держав», с которыми мировое сообщество научилось взаимодействовать. Нас много пугали сценариями ядерных конфликтов на Индостане и Корейском полуострове, однако пока появление здесь ядерного оружия дало скорее стабилизирующий эффект. Создать и поддерживать ядерное оружие технологически очень сложно — для этого нужен ядерный топливный цикл, то есть развитие атомной энергетики. Ближайшие кандидаты на вступление в «ядерный клуб» — Япония, Южная Корея, Бразилия, возможно — Германия, Австралия и Аргентина. Не вижу, чем получение этими странами ядерных взрывных устройств может реально угрожать безопасности нашей страны.

Иное дело — Соединенные Штаты. Еще в 1993 году Вашингтон провозгласил себя гарантом международного режима нераспространения, оставив за собой право разоружать «опасные» режимы. С тех пор каждая американская администрация это подтверждала.

Любой кризис режима нераспространения — удар по американским интересам в логике: «хорош лидер, который не справился со своими обязательствами».

Американцы постоянно заявляют о намерении усилить ДНЯО. Россия может поставить перед США вопрос: «В чем вы готовы пойти с нами на компромисс в обмен на укрепление ДНЯО»?

Госдепартамент постоянно заявляет, что, несмотря на санкции, заинтересован в сотрудничестве с Россией по проблемам нераспространения — прежде всего, на переговорах по ядерным программам Ирана и КНДР. Но заинтересована ли Россия в таком сотрудничестве? Есть ли у нас «общие угрозы» со странами, вводящими против нас санкции?

— Что должно прийти на смену прежним соглашениям по разоружению?

— Ничего. А почему вообще что-то должно прийти на смену? Процесс глобального разоружения — это достояние истории. Это было популярно в последней четверти прошлого столетия. Двадцать первый век в этом плане кардинально отличается от двадцатого. Он стал веком новой милитаризации международных отношений. Значит, надо жить и действовать, исходя из существующих реалий.

— Наращивая потенциал?

— Это только видимая сторона медали. Гораздо важнее, чтобы потенциал, который мы наращивали, был в безопасности. И здесь ДВЗЯИ сильно мешает России по нескольким причинам.

Первая — это международная система мониторинга в весьма невыгодном для нас формате. У американцев есть радиолокационные станции в Японии и Западной Европе, а нам просто некуда поставить свои радиолокационные станции вблизи США.

Вторая — договор запрещает подкритические и гидроядерные испытания, которые нужны для развития ядерных боезарядов. А американцы нас осуждают за то, что мы проводим гидроядерные испытания. При выходе из ДВЗЯИ появится возможность проводить их на легальной основе.

Третья — договор постулирует принцип «нулевой мощности». Это означает, что у сторон есть право проводить лабораторные эксперименты, но при этом не выделять мощность в расщеплении атомного ядра. Это двусмысленная формулировка. Однажды генерал-полковник Виктор Есин, начальник главного штаба РВСН в отставке четко ответил: убедиться, что это действительно «нулевая мощность» невозможно. Если мощность ноль — значит, ничего нельзя увидеть. По факту можно только сказать: «Ничего не видно». Поэтому нам надо избавиться от двусмысленности и проводить полноценные испытания.

Вопрос о том, можно ли поддерживать ядерный потенциал без натуральных ядерных испытаний, — сложный. Но все эксперты признают: в условиях ДВЗЯИ невозможно создавать новые типы ядерных боезарядов.

Американцы при администрации Буша-младшего были против этого договора потому, что он мешал им конструировать новые типы малых и сверхмалых ядерных боезарядов. Почему Россия должна отказывать себе в том же праве, какое есть у США? В условиях, когда США не ратифицировали ДВЗЯИ и продолжают давление на Россию, нам нет смысла его поддерживать. Ради чего? Американцы говорят ради интересов global civil society. Но это просто смешно… Если давление будет продолжаться, надо поставить вопрос и о других договорах по разоружению.

Беседовала Дарья Баринова

SMI2.NET

Рассказать друзьям

Неверно введен email
Подписка оформлена